Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шумилов cтр.№ 74

Что же касается Робеспьера…

В этот знаменательный день все обратили внимание, что своему конституционному проекту Сен-Жюст не предпослал собственный проект «Декларации прав человека и гражданина». Это сделал Робеспьер, который выступил с Сен-Жюстом соло и, как все поняли, по взаимной договоренности.

Это было так: Антуан не был во всем согласен с проектом конституции самого Робеспьера, он считал свой собственный проект лучше, но робеспьеровскую «Декларацию прав» принял безоговорочно. В абстрактных формулах Максимилиан оказался сильнее, и Сен-Жюст это был вынужден признать. Особенно его восхищала начальная фраза: «Целью всякого общества является общее счастье». Применительно к этой главной формуле новой «декларации» Сен-Жюст и высказался в этот день с недвусмысленным предостережением, обращаясь ко всем депутатам:

– Все это должно стать плодом законов, которые вы примете. Не оставляйте же ни одного ростка угнетения и узурпации; уже готовы камни для строительства здания свободы, но из одних и тех же камней вы можете построить ей как храм, так и склеп.

Цели своей – быть услышанным – Сен-Жюст достиг лишь частично.

Нервничавшие из-за происходящего за стенами Конвента, представители слушали его вполуха. В одном месте оратор даже возвысил голос с недвусмысленной угрозой:

– Национальное собрание имеет право подвергать цензуре в своей среде поведение своих членов; оно не имеет права подвергать цензуре их мнение. Оно не имеет права выдвигать обвинение против своих членов; если их обвиняют перед Собранием… Оно не может лишать своих членов слова и нарушать порядок получения ими слова; оно не может…

Его не слышали. А между тем почти все депутаты косились на вход в зал Манежа. Ждали появления Марата, того самого депутата, мнение которого «подвергли цензуре», а личность – аресту, в нарушение всех прежде принятых законов о представительстве.

* * *

ОВАЦИЯ МАРАТА

Вся эта история началась двенадцать дней назад – впервые Конвент декретировал обвинение против одного из своих членов, а именно – против ставшего «яблоком раздора» жирондистов и монтаньяров Марата.

Впрочем, «яблоком раздора» ли? Не была ли для жирондистов очередная «маратиада» всего лишь поводом для сокрушения самой Горы? Ведь борьба с партией «государственных людей», как окрестил когда-то жирондистов сам Марат, не затихала все эти месяцы ни на один день. Не затихала с самого начала Конвента, политическая борьба в котором началась фактически с нападения на «триумвиров», когда уже на четвертый день заседаний тому же Марату удалось отбиться, только буквально приставив пистолет к своему лбу!

А «робеспьериада» Луве? А проект явно антимонтаньярского закона о печати Бюзо об аресте всякого, кто будет призывать к неповиновению законам (пусть даже и самым «антинародным» законам!) и возмущению против каких-либо должностных лиц (даже преступных должностных лиц!), по которому 30 октября Конвент вообще отказался голосовать? А попытка восстания в ночь с 8 на 9 марта против жирондистского засилья в Конвенте некоторых парижских секций, к которым, по иронии судьбы, примкнула часть расквартировавшейся в столице той самой «департаментской стражи», которая и должна была защищать «государственных людей»? А маятник споров о «революционной войне» и о «естественных границах», качавшийся то влево, то вправо, в зависимости от поражений французской армии и от ее побед, окончательно качнувшийся к монтаньярам после бегства к врагу Дюмурье?

Вместе с мятежным генералом к австрийцам перебежал и сын депутата Конвента Филиппа Эгалите – бывший молодой герцог Шартрский ^[83]. Это рикошетом ударило по всей «партии Горы», среди которых находился царственный якобинец, в особенности – по Дантону, столь долго делавшего ставку на Дюмурье и на «красного герцога». Жирондисты, сами до этого неумеренно восхвалявшие командующего Северной армией, не преминули воспользоваться намечавшейся изменой генерала и еще 1 апреля обрушились на Дантона с сокрушительными обвинениями.

Из «дантониады» жирондистов не получилось ничего. Комиссия, назначенная для расследований дела Дантона, так и не приступила к исполнению своих обязанностей. Потому что в тот день, прорвавшийся к трибуне «великий оратор предместий» легко переиграл партию «государственных людей» – при поддержке суфлирующего с места Марата на корню разбил все обвинения жирондистов и сам разоблачил их как скрытых роялистов, изменников, интриганов и, конечно же, как «сообщников Дюмурье». Шея Дантона была спасена. Что еще важнее – убежденные в гибельности прежней политики, большинство Конвента согласилось на реорганизацию высших правительственных учреждений. 4 апреля Конвент взял на себя непосредственное управление армиями через Комитет общественного спасения, созданный на базе Комитета обороны.

Но и жирондистов «дантониада» заставила понять истинную роль Марата, неважного оратора, объединившегося для их разгрома с оратором великим. Поэтому, когда стало известно об измене Дюмурье, они немедленно попытались воспользоваться смятением в умах, чтобы сокрушить, наконец, ненавистного Друга народа, не имевшего твердой поддержки в Конвенте. Понятно, что вслед за Маратом вновь наступила бы очередь Дантона (его друг Филипп Красный был арестован 7 апреля), а потом и Робеспьера.

Момент был выбран удачно – более 200 депутатов, в том числе – и большинство монтаньяров, находились в миссиях в департаментах. А поводом для обвинения против Марата, прозвучавшего в стенах Конвента 12 апреля из уст Гюаде, послужил знаменитый адрес якобинцев от 5 апреля, посланный всем провинциальным филиалам клуба, и то ли написанный Другом народа, то ли просто подписанный им как председателем Якобинского клуба. В циркуляре содержалось обращение ко всем патриотам бороться против сообщников Дюмурье, где бы они ни были, и, в частности, потребовать от Конвента лишить депутатских полномочий тех его членов, которые пытались спасти короля.

Зачитанные Гюаде наиболее «кровавые места» скандальной петиции сопровождались оглушительными криками депутатов: «В тюрьму его! В тюрьму! В Аббатство!», возгласом Марата: «Клянусь, что все это – правда!» и, наконец, его презрительной заключительной репликой: «К чему здесь эта пустая болтовня! Вас уверяют в существовании химерического заговора для сокрытия реального заговора против свободы!» Под истерический возглас одного из жирондистов: «Вся Франция обвиняет Марата!» – Конвент большинством голосом (236 против 93) декретировал немедленный арест Друга народа с предложением сформулировать против него обвинительный акт на следующий день.

Презрительная улыбка не сходила с губ Марата. Она кривила его рот и тогда, когда он слушал защитительную речь Дантона, предостерегавшего депутатов против декрета, лишавшего парламентской неприкосновенности одного из депутатов (весьма прозорливое предостережение); и тогда, когда бросив Конвенту последнее: «Я не подчинюсь вашему гнусному декрету! Моя голова еще нужна народу, и я не подставлю ее под топор тирании!» – он направился к выходу из Манежа; и тогда, когда он вернул преградившему ему путь офицеру жандармов декрет о собственном аресте. «Пока на этом декрете не будет подписи министра юстиции и председателя Национального конвента, он не более чем листок бумаги, которым могут подтереться эти господа!» – небрежно мотнув головой на скамьи, где сидели «государственные люди» лидеры, сказал жандармам мятежный доктор и твердой походкой покинул зал заседаний.