Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шумилов cтр.№ 52

– Клянусь!… Клянусь!… Клянусь! – небывалый подъем духа ощущался в этих торжественных восклицаниях, в этих восторженных криках, в этом едином порыве, с каким триста тысяч человек, произнося слова клятвы, протянули свои руки к алтарю (и одновременно это проделали и все оставшиеся в столице жители, слышавшие эти слова, доносившиеся до самых окраин Парижа громовыми раскатами). Офицеры Национальной гвардии обнажили сабли, знаменосцы (из самых старых и заслуженных федератов) подняли вверх свои белые четырехугольные штандарты с изображением дубового венка, солдаты ударили прикладами своих ружей о землю, – и тотчас забили барабаны, затрубили трубы, но все перекрыл громыхающий пушечный залп плавучей батареи с Сены, к которой тут же присоединились другие пушки – слева и справа от Марсова поля.

И в этот момент единый ликующий порыв всей нации, устремленной к свободе, захлестнул Сен-Жюста. Это были великие мгновения… Куда-то ушла даже усталость, вызванная продолжавшейся уже десять часов церемонией, – федераты стали собираться на бульваре Тампля, назначенном местом сбора делегаций Национальной гвардии, уже около пяти часов утра, хотя само шествие началось лишь в восемь. Больше пяти часов кортеж, состоящий из четырнадцати тысяч национальных гвардейцев (по одному делегату от каждых двухсот человек), медленно дефилировал по многолюдным ликующим улицам столицы, приветствовавшим посланников провинций: их обнимали, пожимали руки, женщины целовали молодых гвардейцев и угощали вином. И повсюду – улыбки, радостные лица, смеющиеся глаза. И цветы, цветы, цветы… Настроение парижанам нисколько не портила ненастная погода – темное облачное небо, холодный ветер и временами моросивший дождь. «Это аристократы нагнали тучи, чтобы помешать нашему празднику, а дождь этот – их слезы!» – шутили участники процессии.

Около двух часов дня они вступили наконец в огромный амфитеатр Марсова поля, и Сен-Жюст смог увидеть результаты работы всего Парижа, – не меньше трех-четырех сотен тысяч человек работало здесь последние семь дней, чтобы торжественно отметить годовщину своей свободы. Зрелище, которое предстало перед глазами входящей через украшенную античными орнаментами трехсводчатую триумфальную арку колонне Национальной гвардии, было еще невиданным во Франции по своим масштабам.

В противоположной стороне от арки прямо у здания Военной школы были воздвигнуты крытые галереи и ряды сидений для депутатов Учредительного собрания и представителей власти, среди которых резко выделялись два высоких трона, предназначенных королю и председателю Собрания. А в центре Марсова поля, представлявшего собой обширную площадку не меньше мили в длину и около тысячи футов в ширину, с трех сторон окруженного земляной насыпью с тридцатью рядами деревянных трибун для народа, находился гигантский постамент для Алтаря Отечества. Четыре широкие лестницы в два марша вели на открытую площадку, по углам которой в четырех железных треножниках курились ароматические вещества. Еще выше находился сам алтарь – к нему шли полукруглые, постепенно суживающиеся ступени.

А пока был парад. Шествие открывал детский батальон в полном вооружении, потом друг за другом следовали все 83 сборных батальона от каждого департамента (и во главе одного из них шел адъютант-майор Сен-Жюст), процессию замыкало Учредительное собрание в полном составе (кроме, как потом ехидно замечали, некоторых самых известных роялистских депутатов, отпросившихся в отпуск или не пришедших «по болезни»). Парад на огромном боевом белом коне принимал ставший вдруг в одночасье «главнокомандующим всеми вооруженными силами нации» (генералиссимусом!) Мари Жозеф Поль Ив Рок Жильбер дю Мотье маркиз де Лафайет (или просто «некто Мотье», как уже в это время называли революционного маркиза некоторые самые рьяные патриоты, вроде Марата и Демулена).

После парада на арене начались перестроения частей Национальной гвардии и армии – парижские и департаментские батальоны выстраивались вокруг алтаря двумя гигантскими полукругами. Наступал момент совершения торжественной мессы. К алтарю,с одной стороны которого находились триста барабанщиков, а с другой – военный оркестр во главе с непревзойденным Госсеком, в сопровождении трехсот священников в белых ризах, но подпоясанных трехцветными шарфами, приблизился, немного прихрамывая на одну ногу, его преосвященство епископ Отенский, он же Шарль Мориц Талейран.

Сен-Жюсту казалось удивительным внимать торжественным словам латинской молитвы на открытом размокшем поле (в этот момент непогода усилилась), смотреть на толпы служивших пока только королю, но не нации священников (еще не присягнувших Франции, многие из которых вскоре встанут врагами, и разве не против их паразитизма он выступал в Блеранкуре?), видеть благословение революционным епископом 83 департаментских знамен под сплошным дождем (они тогда с Талейраном внимательно посмотрели в глаза друг друга!).

И странно было слышать эту обращенную к Богу мессу, прочитанную при звуках военного оркестра, после непрерывно звучавшей в ушах песенки смерти «Са uра!». Созданная самим народом как раз в эти самые дни подготовки к празднику, она стала символом праздничного Парижа, но ухо Сен-Жюста, привыкшее совсем к другой поэзии, немного коробило от этого «Да будет так, будет так, будет так!», от некоторых чересчур грубых выражений назойливой песенки:

– Да здравствует нация! Да здравствует закон! Да здравствует король! – ликующие крики сотен тысяч человек приветствовали идущего к алтарю Лафайета. А затем последовала и клятва на верность этой самой «нации», этому «закону» и этому «королю»… Да, тому самому, который с брезгливой улыбкой застыл на своем высоком троне и который тоже должен был произнести клятву вслед за Лафайетом (и народом) и за председателем Собрания (и всеми депутатами). На момент произнесения клятвы тучи вдруг разошлись, выглянуло солнце, протянувшее над алтарем разноцветную радугу (что было воспринято всеми как очень благоприятное предзнаменование), и все ожидали, что король тоже двинется к алтарю. Король остался на месте. И все же, услышав слова клятвы: «Я, король французов, клянусь употреблять данную мне конституцией власть к поддержанию выработанной Национальным собранием и одобренной мною конституции», Сен-Жюст восторженно кричал вместе со всеми: «Да здравствует король!» – как бы там ни было, но его величество клялся на верность нации, и это его единение с народом почти умиляло… Ведь все-таки король был третьей силой, способной встать между анархией и аристократией. Только пусть этот гарант конституции не забывается – теперь он всего лишь слуга народа, и исполнительная власть, врученная королю, должна была склониться перед властью законодательной – лучшими людьми, избранными всей нацией.