* * *
В ту ночь Май Бао сидела одна в кабинете мужа, ощущая его присутствие в каждом уголке этой комнаты. Потом ее взгляд привлек полуоткрытый вьдвижной ящик его знаменитого стола. В нем лежали тетради с дневником его отца, а поверх них — стопка старых писем.
Этой ночью Май Бао — Цзян из Договора Бивня, — используя знания английского языка, полученные от мужа, прочитала все письма прославленного английского опиомана мистера Томаса Де Куинси, а потом — все до единой наркотические записи в дневнике великого торговца опием Ричарда Хордуна. И после смерти она узнала своего мужа лучше, чем знала при жизни.
Когда над рекой занялся рассвет, Май Бао открыла жалюзи на окнах кабинета и стала смотреть на буйство красных цветов в том месте, где погиб Майло Хордун.
Женщина вздохнула. Бивень находился в безопасном месте, а купчую на дом она хранила в известном только ей тайнике. Макмиллан и два ее старших приемных сына наверняка справятся с банковским бизнесом, а ее заведение процветало, как никогда раньше. И все же она не могла избавиться от тревоги. Май Бао увидела свое отражение в высоком зеркале ванной комнаты Сайласа и стала рассматривать себя. До сих пор время щадило ее, но она знала, что когда-нибудь оно станет жестоким и беспощадным. Теперь, когда Бивень покинул Шанхай, Троим Избранным не придется встречаться так часто, как раньше, но Май Бао знала, что все равно будет вынуждена сделать выбор между двумя дочерьми и, возможно, выбор этот придется делать весьма скоро. Сайлас умер, и теперь она без угрызений совести могла ввести дочерей в традиционный бизнес семей Коломб и Цзян. Бизнес, которому волей-неволей придется посвятить себя той из них, на плечи которой лягут обязательства Договора Бивня.
Глава третья
ПЛАНЫ ЯПОНЦЕВ
Пока японские генералы ожидали свой автомобиль, они продолжали рисовать себе радужные картины грядущего величия Японии.
— Самый великий Белый Вор лег в могилу, — проговорил, усаживаясь в лимузин, генерал Юкико. — В его семье царит хаос, и наши шпионы докладывают, что власть Врассунов в Лондоне тоже подходит к концу.
— А китайцы пребывают в обычном для них состоянии растерянности, — добавил к сказанному коллегой генерал Акира, глядя на молодого сержанта, которому полагалось обежать вокруг машины и услужливо открыть для него дверцу.
— Ваше имя, солдат? — спросил он.
— Капрал Миното, господин генерал.
Генерал Акира улыбнулся. Это был тот самый избалованный папочкой увалень, которого он заприметил раньше. Смерть капрала Миното принесет гораздо больше пользы, чем его никчемная жизнь, подумалось генералу.
Молодой капрал почувствовал, как его по непонятной причине пробрало холодом до самых костей.
Генерал Акира влез в автомобиль и уселся рядом с генералом Юкико. Мужчины переглянулись. Они уже знали, о чем будут докладывать начальству, и не сомневались в том, что их мнение не окажется пустым звуком для императора. Оба молодых офицера знали: пришло время их взлета. Пришло время, чтобы Япония засияла в лучах славы, а мир изменился. И эти перемены осуществят они, начав с Китая. Первой ехала машина с капралом Миното. Когда тронулся и генеральский автомобиль, Юкико спросил:
— Значит, три месяца на то, чтобы захватить всю страну?
— Полагаю, да. Те немногие земли на севере, которые мы пока не контролируем, находятся в руках военных правителей, а они беспрестанно грызутся между собой. Чан Кайши и его чудовищный республиканский режим в Нанкине озабочены только одним: как бы уничтожить китайских коммунистов в Цзянси.
— Наши шпионы докладывают, что русские похитили Чан Кайши в Сиани и собираются держать его у себя до тех пор, пока он не поклянется воевать против нас, а не против китайских коммунистов.
— Это случилось до или после того, как коммунисты отступили на северо-восток?
— Трудно сказать. Китайская история это не наука, а искусство. — Мужчины дружно рассмеялись.
— То место, куда они перебрались, называется Яньань?
— Что-то в этом роде. Какая разница? Говорят, что, когда коммунисты драпали от армии Чан Кайши, они потеряли шестьдесят тысяч человек. Они начали войну, имея восемьдесят пять тысяч солдат и пятнадцать тысяч партийных чиновников.
— Кто такие партийные чиновники?
— Паразиты, которые живут на теле настоящих солдат.
— А разве среди китайцев есть настоящие солдаты?
— Нет. По крайней мере, я таких никогда не встречал.
Генералы расхохотались, как двое пьяных подростков.
— Если бы, вместо того чтобы отступать, китайцы стали драться, они — вместо того чтобы бездарно помереть от голода и холода — забрали бы с собой на тот свет некоторое число врагов.
— Верно, но у китайцев лучше получается убегать, чем воевать.
— Согласен. Поэтому я и считаю, что трех месяцев будет более чем достаточно, чтобы овладеть всей страной.
Лимузин резко затормозил. Раздались автомобильные гудки. Из передней машины выскочил капрал Миното и направился к генералам — несомненно, для того, чтобы извиниться. Водитель безостановочно жал на клаксон. Генералы вновь переглянулись.
— Не надо давить его здесь, — сказал генерал Акира шоферу. — Он нам еще пригодится в Пекине.
Генерал Юкико кивнул и загадочно улыбнулся. Лимузин объехал молодого капрала и двинулся дальше, а генералы стали угощаться крепкими напитками, которые выбрал для них лично император Страны восходящего солнца.
Глава четвертая
НА МОСТУ И ПОД МОСТОМ МАРКО ПОЛО
1937 год
Мост Марко Поло соединяет два берега реки Юндин в пятнадцати километрах от центра Пекина. В то время это был единственный путь, которым можно было добраться от столицы до твердынь Гоминьдана на юге.
По обе стороны моста стояли две императорские стелы. На той, что возвышалась на западном берегу, где были сгруппированы китайские войска, стилизованным почерком императора Цяньлуна была высечена надпись: «Луна над мостом Лугоу на рассвете». Стела у восточного конца моста, где расположились войска японцев, была воздвигнута в ознаменование восстановления моста в правление императора Канцзы. Входы на мост охраняли каменные слоны, а одиннадцать арок моста молчаливо несли свою ношу под неусыпным наблюдением четырехсот восьмидесяти пяти каменных львов. В традиции иносказательных изречений, широко распространенной в окрестностях Пекина, китайцы часто говорили: «На мостах слишком много львов, чтобы их можно было сосчитать».