— Расскажите мне о ваших мальчиках, — просит она.
И я пытаюсь. Про Майло — такого сильного, такого красивого. Про Сайласа и его тягу к учебе. А потом — вновь стук лошадиных копыт и кровь на руках Сайласа. Так много крови! Но ее рука заботливо вытирает кровь.
— Расскажите про Сайласа, — снова просит она. — Про вашего тихого сына.
— Вы говорите по-английски, мадам?
— Я учу.
— Вы, наверное, хотели сказать «учусь»?
— Да, учусь. Спасибо.
— Сайлас был в вашем…
— В моем заведении? Да, был. Вы и Майло оплатили его первый поход в бордель.
— Это был подарок.
— Очень мудрый подарок, должна признать, — с улыбкой говорит Цзян.
Впервые за все годы, проведенные мной в Китае, слово «непостижимо» абсолютно точно подходит к ситуации. Я не могу понять: то ли она смеется надо мной, то ли делает мне комплимент. А потом она повергает меня в шок, спросив:
— Вы разозлились из-за того, что он выбрал китайскую девушку?
— Я не разозлился…
— В таком случае — испытали разочарование? А вот я слышала, что вы очень сердились.
Откуда она об этом узнала?
— Ваша злость разочаровывает меня, Ричард Хордун.
— Несмотря на связь вашего брата с тайпинами, мы отнеслись к вашему брату с уважением, а он с уважением отнесся к нам. Вы, по всей видимости, подобных чувств не испытываете. Какая досада!
И вот она наполняет курительную трубку, которую я держу в руках. Я ощущаю прикосновение ее губ к моему лбу. Четвертая порция опиума распахивает меня настежь и проникает в самый центр моего существа. Мои руки-крылья расправлены, и я ищу, ищу… Потом я слышу смех, заставляю себя открыть глаза и вижу Цзян — такую же древнюю, прекрасную и вечную, как сам Китай. Она стоит надо мной, ее губы двигаются, и из них вылетают круглые пузырьки звуков.
— Ищите, если должны, Ричард. Ищите.
Мои веки слишком тяжелы, они закрываются. Но как только темнота вновь окутывает меня, я оказываюсь перед знакомой дверью. Откуда мне это известно? Я выбрасываю руку вперед, поворачиваю ее, и вот я уже смотрю в другом направлении. Макси спит в своей кроватке. Маленький мальчик!
— Ты торгуешься, как прожженный жид, парень! — слышу я низкий голос, говорящий на фарси.
— Вот. Вот она, сэр, — слышу я собственный голос.
Она смеется. Цзян смеется. Я поворачиваю голову и протягиваю к ней руку.
— Кто вы?
И тут она говорит невероятную вещь:
— Ты знаешь, кто я такая. Я Цзян. Но в то же время я моя дочь и моя внучка, моя мать и моя бабка и прабабка моей бабки. Я всегда была здесь, наблюдала и ждала. — Она кладет левую руку мне на грудь, а правой начинает расстегивать свою блузку. — А теперь помоги мне в том, что ты, без сомнения, назвал бы дьяволовой работой.
* * *
— Почему ты скрывал себя от меня, отец? — проговорил Сайлас, перечитав последние строчки дневниковой записи.
Его негромкие слова рикошетом отскочили от стен кабинета и вылетели в окно, ветер подхватил их и понес на восток, в сторону моря, вдоль великой реки Янцзы.
Но некоторые из слов Сайласа завязли в пыли, скопившейся на трех страницах отцовских дневников, не замеченных им на верхней полке книжного шкафа — всего в семи футах от того места, где Сайлас сидел и плакал о мертвом отце, которого он так и не успел узнать по-настоящему.
Глава двадцать третья
КЛАДБИЩЕ ШЛЮХ
Примерно через месяц после возвращения в Шанхай Май Бао была шокирована, войдя в кабинет матери и застав ее плачущей. Ей приходилось видеть мать разной, но со слезами на глазах — никогда.
— Матушка? — осторожно окликнула она.
Цзян подняла голову, и Май Бао заметила на лице матери еще кое-что, чего никогда не видела прежде, — страх.
Цзян поспешно отвернулась, схватила платок и, окунув его в розовую воду, приложила к лицу.
— Закрой дверь, — велела она и, после того как дочь выполнила просьбу, добавила: — Нехорошо, что ты увидела меня такой, и уж тем более ни к чему видеть все это девочкам.
— Что случилось? — робко спросила Май Бао.
— Они ее выкопали.
— Выкопали? Кого выкопали?
Цзян назвала имя старинной подруги, умершей несколько лет назад.
— Ее тело выкопали из земли? Но кто мог так поступить?
— Французы, управляющие кладбищем Симин Гунсуо.
Май Бао знала, что Симин Гунсуо было предназначено для упокоения исключительно женщин из Мира Цветов. Много лет назад оно было основано на деньги Цзян. С тех пор многие куртизанки жертвовали средства на содержание и расширение кладбища. Организовать этот процесс было делом непростым, поскольку в Мире Цветов царила острая конкуренция, которую теперь, вдобавок ко всему, подстегивали еще и газеты. И вот — нате вам!
— Зачем это понадобилось французам? — поинтересовалась Май Бао.
— Они заявили, что мы хороним наших мертвых во временных гробах, а во Французской концессии хоронить покойников можно только в долговечных.
Май Бао смотрела на мать непонимающим взглядом.
— Долговечные гробы? — промолвила она. — Но ведь это нелепо! Гроб не может быть долговечным! Да и зачем?
Цзян кивнула. Любой китаец знает: земля всегда забирает обратно то, что вышло из нее.
— Кроме того, матушка, гробы, которые французы, по-видимому, называют «долговечными», чрезвычайно дороги. Ради чего тратить такие огромные деньги?
Самообладание, похоже, вернулось к Цзян, и теперь ее черты выражали одну только злость.
— Я выхожу из себя при мысли о такой глупости, как купить дорогущий ящик, зарыть его в землю и присыпать грязью, — сказала она. — Безрассудство, и ничего более. Эти фань куэй — такие дураки!
— Да, — согласилась Май Бао, — их требования лишены какого-либо смысла.
— Совершенно верно, — подхватила Цзян. — Когда только они научатся быть практичными!
Май Бао задумалась. Как создать новое кладбище для куртизанок? С какой стороны подойти к этому непростому делу? В ее голове быстро созрел главный пункт плана — приобрести участок земли за пределами Французской концессии, и даже родилось неплохое название: Новое кладбище ста цветов.
— Матушка, я продам свою знаменитую картину с орхидеями. Если повезет, скинутся и другие наши товарки, да и газеты помогут. В таком случае к концу месяца у нас будет достаточно денег, чтобы внести первоначальный платеж за новый участок земли.