Один в Берлине - читать онлайн книгу. Автор: Ганс Фаллада cтр.№ 58

И жалкий тщедушный Энно Клуге поспешил прочь. Мелкой рысцой побежал сквозь толпу на Франкфуртер-аллее; ассистент Шрёдер провожал его взглядом. Убедившись, что агенты в самом деле следуют за Энно, кивнул и вернулся в участок.

– Вот, читайте! – сказал комиссар Эшерих ассистенту Шрёдеру и вручил ему протокол.

– Н-да, – пробормотал Шрёдер, возвращая ему бумагу. – Значит, он все же признался и теперь созрел для Народного трибунала и гильотины. Никогда бы не подумал. – И он задумчиво добавил: – И этот фрукт свободно шастает по улицам!

– Конечно! – отозвался комиссар, положил протокол в папку, а папку в кожаный портфель. – Конечно, этот фрукт свободно шастает по улицам, но под тщательным надзором наших людей, а?

– Само собой! – поспешно заверил Шрёдер. – Я лично проследил: они оба шли за ним.

– Он шастает, – продолжал комиссар Эшерих, задумчиво поглаживая усы, – шастает себе и шастает, а наши люди идут за ним! И в один прекрасный день – сегодня, или через неделю, или через полгода – наш паршивенький господин Клуге пришастает к автору открытки, к человеку, который дал ему поручение: положи ее там-то и там-то. Он наверняка приведет нас к нему, как пить дать приведет. А вот тогда я – цап! Тогда-то оба уж точно созреют для Плётце и так далее.

– Господин комиссар, – сказал ассистент Шрёдер, – все-таки не верится мне, что открытку подложил Клуге. Я же видел, когда сунул ему открытку, что он понятия о ней не имел! Это все выдумала истеричная бабенка, докторская помощница.

– Но в протоколе зафиксировано, что подложил ее он, – возразил комиссар, правда без особой настойчивости. – Кстати, хочу дать вам совет: не упоминайте в своем отчете об истеричной бабенке. Никаких личных оценок, изложите факты, и только. Если хотите, можете, конечно, расспросить доктора, насколько можно верить его помощнице. Хотя нет, лучше не стоит. Это ведь опять-таки личная оценка, пусть следственный судья сам решает, как отнестись к тем или иным показаниям. Мы работаем сугубо объективно, верно, Шрёдер? Без каких бы то ни было предубеждений.

– Разумеется, господин комиссар.

– Раз показания получены, то они существуют, и на них мы ориентируемся. Как и почему они появились, не наше дело. Мы не психологи, мы полицейские и имеем дело с криминалом. Crimen, то есть по-немецки «преступление», Шрёдер, и только оно нас интересует. И если некто признает, что совершил преступление, нам до поры до времени этого достаточно. По крайней мере, я так считаю, а вы, Шрёдер, разделяете мою точку зрения?

– Безусловно, господин комиссар! – вскричал ассистент Шрёдер, точно испугавшись самой мысли, что может трактовать что-то иначе, нежели начальник. – Именно так я и думаю! Главное – бороться с преступлениями!

– Я не сомневался, – сказал комиссар Эшерих, поглаживая усы. – Мы, старые полицейские, всегда думаем одинаково. Знаете, Шрёдер, сейчас в нашей профессии много посторонних, но мы все-таки держимся заодно, и это дает нам определенные преимущества. Итак, Шрёдер, – изрек он, на сей раз сугубо официальным тоном, – вы сегодня же представите мне отчет об аресте Клуге и протокол с показаниями докторской помощницы и самого доктора. Ах да, правильно, с вами, Шрёдер, был еще унтер-офицер…

– Старший унтер-офицер Дубберке из здешнего участка…

– Не знаю его. Но пусть он тоже напишет отчет о побеге Клуге. Кратко, по-деловому, без лишней болтовни, никаких личных оценок, понятно, господин Шрёдер?

– Так точно, господин комиссар!

– Ладно, Шрёдер! Сдадите отчеты, и больше вам не придется работать по этому делу, ну разве что ответите на вопросы в суде или у нас в гестапо… – Он задумчиво смотрел на подчиненного. – Вы давно в ассистентах, господин Шрёдер?

– Три с половиной года уже, господин комиссар!

Во взгляде «легавого», устремленном на комиссара, сквозило трогательное волнение.

Но комиссар только обронил:

– Что ж, пожалуй, пора, – и вышел из участка.

На Принц-Альбрехтштрассе он незамедлительно попросил о встрече со своим непосредственным начальником, обергруппенфюрером СС Праллем. Ждать пришлось почти целый час; не то чтобы господин Пралль был очень занят, хотя нет, пожалуй, все-таки как раз очень занят. Эшерих слышал звон бокалов, хлопки пробок, смех и возгласы – очередной междусобойчик довольно высокого начальства. Приятная компания, выпивка, непринужденное веселье, отдых – ведь они тяжко трудились, мучая ближних и отправляя их на виселицу.

Комиссар ждал, не выказывая нетерпения, хотя в этот день ему предстояло еще много дел. Он знал, что такое начальство вообще и этот начальник в частности. Торопить бесполезно, хоть пол-Берлина гори огнем – если начальник желает напиться, то будет пить, и точка. Так-то вот!

Через часок Эшериха все-таки впустили. Кабинет с явственными следами попойки выглядел весьма расхристанно, как и сам и господин Пралль, побагровевший от арманьяка. Однако ж он благосклонно сказал:

– Прошу, Эшерих! Налейте себе бокальчик! Плоды нашей победы над Францией: настоящий арманьяк, в десять раз лучше коньяка. В десять? В сто! Почему вы не пьете?

– Извините, господин обергруппенфюрер, у меня сегодня еще масса дел, нужна ясная голова. Кстати, я уже отвык от выпивки.

– Да бросьте, отвык! Ясная голова, пустые отговорки! На что вам ясная голова? Поручите свою работу кому-нибудь другому, а сами хорошенько выспитесь. За нашего фюрера, Эшерих!

Эшерих выпил – иначе нельзя. Выпил и второй раз, и третий, думая о том, до какой степени компания плюс спиртное меняют человека. Обычно Пралль был очень даже ничего, и вполовину не такой мерзавец, как сотни других черномундирников, что кишат вокруг. Обычно Пралль слегка тушевался, ведь, по его собственным словам, его сюда «командировали», и он далеко не всегда и не во всем чувствовал себя вполне уверенно.

Однако под влиянием сотоварищей и спиртного становился таким же, как они: непредсказуемым, жестоким, вспыльчивым и готовым тотчас искоренить любое инакомыслие, даже самое пустяковое, вроде другого взгляда на распитие шнапса. Откажись Эшерих выпить, и пиши пропало, все равно как если бы он упустил закоренелого преступника. Да по сути, отказ еще непростительнее, ведь то, что подчиненный пьет не так много и не так часто, как хочется начальнику, граничит с личным оскорблением.

Вот почему Эшерих чокался и пил, чокался и пил.

– Ну, как дела, Эшерих? – наконец спросил Пралль, цепляясь за стол и пытаясь из-за него подняться. – Что у вас там?

– Протокол, – ответил Эшерих. – Составленный лично мной по делу Домового. Будет еще несколько отчетов и протоколов, но этот самый важный. Прошу, господин обергруппенфюрер.

– Домовой? – переспросил Пралль, усиленно соображая. – А-а, тот, с открытками. Стало быть, Эшерих, придумали что-то, как я приказал?