Сейчас на Суглобове была распахнутая офицерская шинель, поверх нее — развязанный офицерский башлык, из-под которого выступал чистый, без звезд, полковничий погон. Волосы на голове гладко прилизаны, будто набриолиненные. Рядом с ним, немного поодаль, стоял второй налетчик, ражий мужик в длинном нагольном тулупе и бараньей шапке, надвинутой на глаза.
«Помяни дурака, он и явится», — грустно подумал Мизинов и закрыл глаза. Голова раскалывалась.
— Здравия желаем, ваше превосходительство, — откуда-то издалека донесся ехидный голос Суглобова. — Столько годков я жаждал встретиться с вами, и вот Господь привел-таки…
— Наверное, поблагодарить за то, что от опасностей разведки вас избавил? — выдавил из себя Мизинов, открыл глаза и пробовал дернуться, но тщетно: по рукам и ногам его стянули крепкими ремнями.
— И за это тоже, — кивнул Суглобов. — А более всего за золотишко.
— Какое золотишко? — Мизинов вдруг понял, что если что и может спасти его теперь, то только время. И он решил играть в «дурачка».
— Полноте, Александр Петрович, будто сами не знаете! — Суглобов даже смутился как-то. — В том самом вагоне, что вы от колчаковского состава отцепили да к своим приволокли.
— Так на что вам я? — Мизинов постарался показаться удивленным. — Этот вагончик ох как усиленно охраняется! Может, вам лучше к солдатам обратиться? Глядишь, сговоритесь. Насколько я вас помню, вы всегда умели найти подход к бойцам…
— Я всегда ценил вас, Александр Петрович, как остроумного человека, — уже серьезнее заговорил Суглобов. — Но теперь, видите ли, время совсем не шуточное.
— Согласен, — кивнул Мизинов. — Я все эти годы вовсе не шутил, недосуг как-то было…
— Про ваши подвиги мы наслышаны, — усмехнулся Суглобов. — Мы ведь, почитай, с вами бок о бок воевали с девятнадцатого года.
— Вот как? — Мизинову удалось изобразить во взгляде и голосе непритворный интерес. — И где же?
— Долгая история, — махнул рукой Суглобов, присел на край кровати, в ногах у Мизинову, и начал рассказывать.
«Слава Богу, — подумал Мизинов, — пусть поболтает, — а там…» — что будет «там», он, впрочем, и сам не знал, но проволочка успокаивала как-то, помогала сосредоточиться и отыскать выход.
«Наверняка, вся охрана перерезана, так что кричать бессмысленно. Но что-то делать надо. Думай, думай, — подгонял он себя. — А пока пусть этот болтает».
— Поначалу, после Февраля, — начал Суглобов, — встретился я со своими друзьями-однопартийцами, ну, я вам как-то рассказывал, — и Суглобов неловко повернулся к скованному, так что Мизинов слегка поморщился. — Ах, простите, временные неудобства, но так ведь что поделаешь. Потерпите, расслабьтесь. Кричать, впрочем, бесполезно: вся ваша охрана уже того, — он провел ребром ладони по горлу, — на небесах или где там еще… Ну вот. Пошалили мы немного, помещиков пограбили, кассу приличную сколотили. Пока не пришли большевики. Умный тогда сразу понял: эти сюсюкаться не станут, произвол и анархию терпеть не будут. Кто поумнее — переметнулся к ним…
— И вы в том числе? — перебил Мизинов.
— Вы догадливы, — улыбнулся Суглобов. — С такой приличной кассой они меня за милую душу своим признали. Да еще комиссаром назначили. Так вот с тех пор я и комиссарю у них, в Пятой армии Тухачевского, знаете такого?
Мизинов даже поморщился при упоминании этого имени. Увы, судьба сложилась так, что за последний год командарм Тухачевский нанес белой армии большие потери, привел ее почти к полному уничтожению. Если бы не Капель, армии как таковой уже не существовало бы. «Ему просто везло, этому Тухачевскому, — закрыв глаза, подумал Мизинов. — Удивительно, сказочно везло. Были ведь и у нас полководцы не хуже…»
— А погоны — для маскировки? — вдруг спросил он Суглобова.
— Естественно, — кивнул Суглобов, слегка погладив золото погона. — При царе-батюшке я лишь до штабс-капитана смог дослужиться.
— Зато у красных — до главного идеолога, — съязвил генерал.
— Да полноте, Александр Петрович, какого там главного! Всего-то комиссар полка. Ну, мы отвлеклись. Так вот, к главному предмету нашему. За золотишком колчаковским охотились мы давно, — журчал Суглобов. — И вот наконец захватили его, с помощью братьев наших чехов. Но тут вы с вашим дерзким партизанским налетом! И немалая часть запаса ушла. А на эту часть, вы сами знаете, какую силу можно организовать…
— Знаю, — ответил генерал.
— Так что вот так, Александр Петрович, пришла пора вернуться к исторической справедливости, — продолжал Суглобов.
— К какой это справедливости? — спросил Мизинов. — К восстановлению монархии, что ли? Тогда мы с вами союзники.
— Ах, бросьте, ваше превосходительство, какая теперь монархия! Кто теперь в политику-то играет?
— Ну, кто-то наверняка играет! — возразил генерал.
— Не я, только не я! — вспылил Суглобов, будто больше всего хотел, чтобы пленник поверил ему.
— Ладно, пусть не вы, — устало ответил Мизинов. — О какой же справедливости вы обмолвились только что?
— Как о какой? — у Суглобова даже глаза на лоб полезли от такой несообразительности Мизинова. — О золоте! О золоте, конечно! О том отбитом вами вагоне!
— И что же говорит вам ваше чувство справедливости?
— Как что?! Ну, Александр Петрович, вы сегодня весь вечер заставляете меня удивляться! А помнится, такой сообразительный офицер были.
— Да уж вы больно афористичны, Суглобов! Я человек военный, все афоризмы война из меня повышибла, так что давайте-ка лучше без них!
— С превеликим удовольствием, ваше превосходительство! — оживился Суглобов. — А если без афоризмов, то тогда напрямую. Дело в том, что нам нужен этот ваш вагон с золотом!
— Кому нужен? Красным? Тогда наш разговор бесполезен и можете меня застрелить.
— Ну что вы, ваше превосходительство, так уж сразу и красным! — заелозил на койке Суглобов. — Красным отвалим так, для проформы. У них и так целый состав колчаковский имеется. А бедным самоотверженным труженикам великой войны, которые крови не жалели ради лучшего будущего — им-то что? Дулю? Вот на это-то я и не согласен, милый вы мой Александр Петрович, уважаемый фронтовой мой командир!
— Ну если ради вас… — в голове Мизинова уже созрела и приобрела окончательную форму одна идея. Спасибо болтуну Суглобову, что дал время на раздумье. — Только уговор, господин штабс-капитан, — Мизинов перешел на шепот и слегка скосил глаза на здоровенного напарника Суглобова.
— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, это совершенно свой человек, сугубо наш, — Суглобов заметно оживился в предвкушении удачи. — Так как же?
— Вы ведь понимаете, что дни белых сочтены?.. — начал Мизинов.
— О, еще как сочтены! Можно сказать — к нулю сведены, к этакому малюсенькому, тощенькому нулику…