– Скажи этому господину, что я сейчас приду, – приказала она Батисту, – и беги к месье Арману Робертену. Попроси его приехать к нам немедленно.
Входя в гостиную, она так сильно волновалась, что у нее подкашивались ноги. Впрочем, наружность месье Жерминьи, главного прокурора Лиможа, не оправдывала подобного трепета. Это был человек лет пятидесяти кроткого и благодушного вида, с умной и тонкой улыбкой на белом полном лице, обрамленном седыми вьющимися волосами. Под тщательно выбритым подбородком красовался галстук ослепительной белизны. Однако строгость его костюма, черного с ног до головы, и некоторая торжественность в обращении ясно демонстрировали, что он отлично сознает важность возложенного на него долга и только старается скрыть официальную сухость под любезной улыбкой и подчеркнутой учтивостью.
Пальмира почтительно поклонилась и хотела заговорить, но вместо этого зарыдала. Прокурор заметил с добротой в голосе:
– Неужели мой вид наводит на вас страх? Разве я не могу навестить месье де ла Сутьера, которого часто встречал в свете и который заболел после заседания в суде, без того, чтобы внушить ужас его прелестной дочери?
Невзирая на явное намерение Жерминьи ободрить девушку, она не переставала рыдать. Прокурор заставил ее сесть возле себя и спросил крайне вежливо:
– Не хуже ли вашему больному?
– Да-да, ему хуже, – ответила Пальмира, почти не понимая, что говорит, – он провел дурную ночь и снова впал в бред.
– Снова впал в бред? А вчера, например, он был не в бреду?
Несмотря на волнение, Пальмира де ла Сутьер понимала все значение этого вопроса, поэтому ответила с большей твердостью:
– Нет, милостивый государь, вчера он в бреду не был, он был в полной памяти. Писать сам он не мог, он продиктовал мне письмо, которое подписал.
– Очень хорошо, а вы знаете, кому оно было адресовано?
– Вам, господин прокурор.
Пальмира упала к ногам Жерминьи.
– Сжальтесь над нами! – вскрикнула она, сложив руки. – Спасите моего отца!.. Спасите меня!
Прокурор встал.
– Я знаю все, господин прокурор, и подробно изложу перед вами всю истину.
– Позвольте, сударыня, – перебил ее Жерминьи, – я считаю своим долгом предупредить вас, что в настоящую минуту никто не принуждает вас к откровенному признанию. Хотя мы просто разговариваем, я прошу вас обдумать все, что вы намерены мне сообщить. Знаете, я даже советую прежде переговорить с вашим отцом, который, как вам, должно быть, известно, признает себя убийцей сборщика податей Бьенасси.
– Ваше звание не мешает вам быть человеком с душой, месье Жерминьи, – воскликнула она, – потому я вам покаюсь во всем. Я уверена, что это лучшее средство, чтобы заслужить ваше сочувствие и покровительство.
Прокурор поклонился с благосклонным видом, и девушка рассказала все подробности несчастного случая. Понятно, что она лишь слегка коснулась своего личного участия и всю вину приписала своей горничной Женни Мерье, что, впрочем, было совершенно справедливо. В ее рассказе прокурора поразило только одно обстоятельство.
– Разве месье де ла Сутьер часто ходил на охоту? – спросил он.
– Боже мой! Почти никогда, – наивно ответила Пальмира. – Изредка, когда в Рокроле у него собирались знакомые коннозаводчики, он охотился с ними.
– Как вы в таком случае объясните тот факт, что он оказался на месте убийства с заряженным ружьем в руках? Еще раз повторяю вам, сударыня, не спешите с ответом…
– Я не знаю, как это могло случиться, – сказала она растерянно, – и до сих пор мне это ни разу не приходило в голову.
Едва заметная улыбка мелькнула на губах прокурора. В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел Робертен. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, что произошло без него, и он холодно поклонился прокурору. Пальмира подбежала к Арману.
– Месье Робертен, если не ошибаюсь, – обратился прокурор к молодому человеку, отвечая на его поклон.
– Да, месье Робертен – наш самый искренний и преданный друг, – поспешила ответить Пальмира.
– Ваш друг… Понимаю! – И опять тонкая улыбка пробежала по губам Жерминьи.
– В таком случае я могу предполагать, что месье Робертен в курсе дела, ради которого я здесь?
– Я узнал о нем всего лишь несколько часов назад, господин прокурор, – ответил Арман. – Об одном жалею, – продолжал он после минутного молчания слегка изменившимся голосом, – я не успел ее предупредить, что она имеет право не давать ответов, которые могут быть истолкованы во вред ее отцу.
Прокурор понял упрек.
– Месье Робертен, вероятно, долго изучал право, раз так хорошо знает законы, – сухо сказал он. – Действительно, теперь я припоминаю, вы числитесь студентом на юридическом факультете не помню уж какого курса!
– Господин прокурор предупреждал меня не касаться необдуманно важных вопросов, – обратилась Пальмира к Робертену, – но сейчас не допрос, а дружеская беседа с бедной девушкой, которая умоляет его о сочувствии, потому я и сказала ему все, по крайней мере все, что знаю.
– И вы не будете иметь повода раскаиваться, мадемуазель, – обратился к ней прокурор с прежним добродушным видом.
Он собирался уже выйти, когда вдруг из комнаты больного послышались хриплые крики, вслед за тем топот, потом падение какой-то мебели, и во внезапно растворенной двери появился де ла Сутьер. Он наскоро накинул на себя халат и устремился в гостиную со сверкающим взором и пылающими от жара щеками.
При виде больного, похожего на призрак, все остолбенели. Он шел твердым шагом, ни на кого не опираясь. Обратившись к прокурору, он сказал голосом, изобличавшим сильное волнение:
– А, вы тут, господин прокурор, я был уверен, что слышу именно ваш голос! Войдите же, зачем вас задерживают здесь? Вы должны иметь дело только со мной. Впрочем, может быть, вы требуете, чтобы я шел за вами? Я готов, где ваши жандармы, где полицейские?
Прокурор с чувством сострадания посмотрел на больного.
– Я пришел справиться о вашем здоровье, месье де ла Сутьер, – ответил он тихо, – и я надеялся…
– Благодарю за пощаду. За одни сутки эта проклятая горячка может покончить со мной, и оправдание, которого я так сильно жажду, станет невозможным. Если вы не требуете, чтобы я следовал за вами, сядьте возле меня, и я облегчу свою совесть от тяжкого бремени. Я исполню свой долг, и мне все равно, останусь я жив или нет, – я буду совершенно спокоен.
Вернувшись в спальню, он бросился на постель.
– Вы, вероятно, заметили, милостивый государь, – в свою очередь сказал Робертен, – что мой несчастный друг не совсем в своем уме, и мне бы не хотелось, чтобы впоследствии дело приняло дурной оборот.
– Вот почему мое посещение не официальное, а дружеское, – ответил прокурор с некоторой сухостью. – Откликаясь на просьбу месье де ла Сутьера, я желаю ему больше добра, чем полагают некоторые.