— Значит, договорились.
Трелла отодвинула свой стул и встала.
— Ты начнешь завтра. Если все пойдет хорошо, через несколько недель у тебя будет самый прекрасный дом наслаждений в Аккаде.
Зенобия тоже встала и снова поклонилась, на сей раз так низко, что ее волосы мазнули по крышке стола.
— Все будет так, как ты велишь, госпожа Трелла. Я разузнаю для тебя все мужские секреты. Обещаю.
— Тогда мы обе будем процветать, Зенобия.
Аннок-сур тоже встала.
— Зенобия, сейчас слишком поздно, чтобы ходить по улицам, — сказала она. — Проведи остаток ночи тут. Утром я провожу тебя домой.
Взяв Зенобию за руку, она увела ее в одну из комнат, расположенных внизу.
Вскоре Аннок-сур вернулась к Трелле.
— Мы покинем дом перед рассветом. Она закроет лицо плащом, и никто ее не узнает.
— Спасибо, Аннок-сур.
— Думаю, она со всем справится, Трелла. На это уйдет много месяцев, может быть, лет, но Зенобия соберет много полезных сведений. А ты говорила с ней голосом того, кто вдвое старше тебя. Ты знаешь пути власти и знаешь, как подчинить своей воле и мужчин, и женщин.
— Да, я многому научилась за последние несколько месяцев, — ответила Трелла с горечью в голосе. — Когда меня продали в рабство, мне сказали, что рабыне надо быстро всему учиться. Поэтому я всегда учусь. У Никара, у Эсккара, у горожан, даже у тебя, Аннок-сур. Я должна быть сильнее и мудрее, чем положено мне по возрасту, и я должна скрывать свои сомнения в успехе Эсккара.
Она покачала головой, отгоняя черные мысли.
— Тебе нужна помощь, чтобы найти дом и обставить его?
— Нет, я знаю, что понадобится, — ответила Аннок-сур. — Но утром мы должны встретиться Гатом, чтобы убедиться, что он понимает свою роль в этом новом предприятии.
— Думаю, Гату эта задача придется по вкусу. Может быть, Зенобия заставит своих девушек оттачивать свое искусство на нем.
Обе они улыбнулись, представив старого воина откинувшимся на постели, прихлебывающим прекрасное вино в окружении страстных женщин и в то же время подсчитывающим свою прибыль.
— Пока еще они соберут секреты… — сказала Трелла. — Мне бы просто хотелось, чтобы Зенобия уже приступила к делу. Кортхак и его люди наверняка ее посетят.
Трелла вздохнула. Таинственный египтянин, казалось, никогда не покидал ее мыслей. Но она надеялась, что вскоре загадка будет решена.
Проводив Таммуза и его новую рабыню в питейное заведение, Гат немедленно буркнул: «Спокойной ночи», — и ушел. Таммуз смотрел, как воин исчезает в темноте улицы, держа руку на эфесе меча.
Любой, разгуливающий посреди ночи, мог стать жертвой грабителей, но лишь упившийся до потери зрения или очень отчаявшийся человек мог решиться напасть на начальника стражи.
Таммуз трижды постучал в дверь.
— Это Таммуз, Кури. Открой.
Он подождал, оглядывая узкую улицу. Эн-хеду все еще держалась за его левую руку — незнакомое ощущение, которое, к его удивлению, оказалось удивительно приятным. Он взял ее за руку, когда они покинули дом Треллы, прежде чем вспомнил, что правую ему нужно оставить свободной и рядом с рукоятью ножа. Поэтому он поменял руки, но обнаружил, что его искалеченная левая не может как следует держать ее ладонь. Не успел он расстроиться, как Эн-хеду тихонько вынула свою ладонь из его слабой хватки и сама взяла его за левую руку. Она осторожно держалась за него всю дорогу до питейного дома.
Дверь скрипнула, а потом в проеме появился Кури, заспанный, но со старым медным мечом в руке.
Из двери пахнуло кислым запахом; от старика несло ячменным элем — и от его дыхания, и от его одежды. Он удивленно распахнул глаза при виде девушки.
— Запри дверь, Кури.
Таммуз шагнул внутрь, ведя за собой свою подопечную. Даже имея самых лучших соседей, он не стал бы оставлять двери открытыми после наступления темноты.
— Больше никто не придет этой ночью.
Очутившись в доме, он осторожно провел новую рабыню по темной комнате, пытаясь не обращать внимания на запахи эля, пота и еще кое-чего похуже. Его рабыня, без сомнения, испытывала отвращение к такому убогому жилищу, тем более после того как успела пожить в доме Треллы. На полу спали мужчины тяжелым сном людей, выпивших чересчур много эля, прежде чем стало слишком поздно возвращаться домой.
Ни один из них не проснулся, когда Таммуз прошел между ними в личные комнаты в задней части пивной.
Закрыв дверь, Таммуз заложил ее шатким засовом.
Маленькая комнатка, вполовину меньше рабочей комнаты Треллы, не имела окон, но через отверстие в крыше в нее просачивался отблеск лунного света.
Как почти во всех остальных жилищах Аккада, здешние обитатели в самую жаркую часть лета спали на крыше. Таммуз расстегнул пояс и швырнул на стол вместе с ножом, потом с трудом стал снимать незнакомый плащ — маскировку, которую носил редко.
Эн-хеду протянула руку.
— Позволь помочь тебе, господин.
Она развязала плащ, аккуратно свернула его и положила на стол.
Таммуз стоял молча, смущенный тем, что ему нужна помощь, чтобы раздеться.
— Госпожа Трелла много мне о тебе рассказывала, господин, — Эн-хеду говорила тихим голосом, чтобы ее слова нельзя было услышать за закрытой дверью. — Она сказала, что ты на службе у господина Эсккара.
Итак, она знала о его обязанностях, но не знала, что его приняли в клан Ястреба.
— Это такая малость, чтобы помочь госпоже Трелле, — сказал он.
— Она замечательная женщина. Без ее помощи я бы погибла: или меня убил бы мой хозяин, или я сама наложила бы на себя руки.
Таммузу теперь вовсе не хотелось спать, несмотря на поздний час. Ее слова разбудили в нем любопытство.
Он подвел Эн-хеду к одному из двух табуретов, стоявших по обе стороны маленького стола; кроме них, единственным предметом мебели в комнате была узкая кровать, если не считать небольшого сундука и лестницы, по которой можно было подняться на крышу.
Темнота скрывала Таммуза и Эн-хеду друг от друга, и почему-то так легче было разговаривать.
— Сядь. Хочешь выпить эля? Или вина? У меня есть…
— Нет, ничего не хочу, господин. Уже поздно. Ты должен поспать, отдохнуть.
— Сейчас я не могу спать. Расскажи мне о себе. Как ты познакомилась с госпожой Треллой?
Они говорили почти час. Таммуз узнал, что родители Эн-хеду продали ее на рынке рабов, как только та стала превращаться в женщину. Ей едва исполнилось тринадцать, как ее родители сунули в карман монеты, полученные за свою девственную дочь. Ее хозяин, дубильщик, владелец лавки, проводил долгие часы, занимаясь своим ремеслом, и позаботился о том, чтобы его новая рабыня трудилась еще больше.