Гладиаторы - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Джон Вит-Мелвилл cтр.№ 85

Страшная суматоха царила во дворце цезаря. Гражданская война, уже несколько часов терзавшая столицу, и смута, господствовавшая в каждом квартале города, подняли тревогу и до известной степени возбудили бдительность войск, еще стоявших на стороне Вителлия. Но недавние события сильно ослабили дисциплину, которой так славились римские солдаты, и, конечно, сомнительна была верность, обусловливавшаяся только жалованьем и случаями грабежа, тем более что эти люди уже привыкли видеть, как переносилась диадема с одного счастливого полководца на другого в течение каких-нибудь месяцев. Может быть, только германская стража представляла единственных солдат, на которых сколько-нибудь мог положиться Вителлий, но и эта стража, вследствие кровопролитий и дезертирства, сделалась очень немногочисленной, и остающимся солдатам, хотя и отличавшимся испытанной верностью, недоставало качеств, составляющих военную силу. У них была только физическая сила и отчаянная отвага — доблести, принесенные ими с севера, со своей родины.

А между тем они были последней надеждой императора. В этот вечер они занимали дворцовые сады, сжигая в огне своих бивуаков ветви величественных кедров или вырывая экзотические растения, чтобы бросить их в пламя. Видя эти гигантские фигуры, двигающиеся туда и сюда при свете огней, римские граждане испытывали дрожь, перешептывались и указывали пальцем на того или другого из них, как будто это были полулюди-полудемоны. А проходивший солдат гордо поднимал свой султан, рассказывая, что это были за враги, над которыми легионы одержали победу, и затем входил в таверну, чтобы прославить свою удаль за счет какого-нибудь простоватого горожанина, захваченного в толпе.

Один из этих германских наемников мог бы служить образцом всех других. Он стоял на страже у тесной двери, выходившей в дворцовые сады, и был первым препятствием, какое встретил Эска, вышедший из Эсквилина, с целью открыть составленный против цезаря заговор.

Высокорослый солдат стоял, опираясь на свое копье, и его сильные мускулы рельефно обозначились на теле при свете горевшего сзади него бивуачного огня. При виде его в уме Эски возникло много трогательных воспоминаний о его воинственной юности, когда он рядом с подобными героями и в таком же вооружении сражался, хотя и напрасно, против дисциплины и стратегии завоевателей.

Часовой был чуть-чуть постарше Эски, черты лица его были приятны и отличались юношеской свежестью. Широкая грудь и дюжие плечи свидетельствовали о полном расцвете сил. Он казался страшным противником в одиночном бою и мог бы помериться с десятком лучших людей из первого ряда легионов. Его облекала длинная белая хламида, спускающаяся до колен и застегнутая на шее золотой застежкой. Щит и шлем были из того же металла, хотя случай и не был особо торжествен, а только грозил ему вероятной смертью еще до наступления утра. Кончик копья и сабля были сделаны из стали самого крепкого закала, и последнее оружие казалось особенно ужасным. Гораздо длиннее римского меча, употреблявшегося только в схватке, оно наносило такие удары, которые рассекали шлем и кололи мрамор. В мощной руке германцев, размахивавших им с легкостью тросточки всадника, это оружие должно было делать ужасные бреши в рядах врага, расстраивая его линию и нарушая боевой порядок.

Несмотря на воинственный вид оружия и осанки, лицо стража было красиво и нежно, как лицо женщины. Светлый пушок едва лишь показывался на его подбородке, и золотистые кудри распадались из-под каски по его шее. В светло-голубых глазах было кроткое, неопределенное выражение, когда он небрежно смотрел вокруг себя. Но уже издавна римляне знали, что эти глаза умеют метать молнии в ту минуту, когда скрещиваются сабли, и выражать непобедимую ненависть и вызов, когда смерть делает их неподвижными.

При виде этого стража-варвара Эска испытал чувство симпатии и расположения к нему. Это последнее чувство, быть может, подсказало ему план, с помощью которого он мог бы пройти во дворец. Остановившись в нескольких шагах от часового, который поднял голову и крикнул «Кто идет?», лить только услышал шум шагов, бретонец отстегнул свою саблю и бросил ее между собой и стражем, чтобы показать, что он просит покровительства и не имеет враждебных намерений.

Тот пробормотал на своем языке какие-то непонятные слова. Было ясно, что он не знал латинского языка и что разговор им нужно вести только знаками. Впрочем, это не осложняло, а уменьшало трудность, и Эска с облегчением заметил, что германец не подумал сзывать товарищей или прибегать к насилию.

Часовой, казалось, ничуть не боялся одного человека, кто бы он ни был — друг или враг, — и благосклонным взором смотрел на наружность Эски, имевшего фамильное сходство с его соотечественниками. Он позволил ему подойти к себе, спрашивая его посредством знаков, на что бретонец отвечал подобным же образом, совершенно не зная их значения, но горячо надеясь на то, что результатом всех этих таинственных жестов будет пропуск его внутрь.

В таких обстоятельствах эти два человека не способны были понять друг друга. Через минуту германец казался совершенно сбитым с толку, и он сказал на своем языке пароль соседнему человеку, видимо подзывая его к себе. Эска слышал, как это же самое слово было повторено много раз, пока, наконец, шум не смолк под деревьями. Там, без сомнения, был отряд стражи, поставленный вокруг дворца цезаря.

Между тем германец запретил Эске приближаться к его посту на длину своего копья, отстранив его задним концом этого оружия, хотя и с благодушным видом, и не позволил ему поднять и снова подвязать саблю. Он делал при этом те же знаки, выражавшие сердечность и дружбу, но, хотя Эска отвечал ему с тем же жаром, однако он ни на шаг не приблизился к внутренности сада.

Вдруг тяжелый шаг вооруженных людей донесся до его ушей, и центурион, в сопровождении шестерых солдат, показался у дверей. Вновь пришедшие и по росту, и по лицу были очень похожи на позвавшего их часового, но их начальник говорил по-латыни, и Эска, успевший обдумать свой план, не колеблясь отвечал на вопрос германца-центуриона.

— Я из твоей дивизии, — сказал он, — хотя я из более далеких стран севера, чем твой отряд, и говорю на другом наречии. Нас распустили только вчера по письменному приказу цезаря. Оказалось, что этот приказ был фальшивым. Мы расселись по римским тавернам, но глашатай, делавший обход, увидел меня, приказал мне вернуться и немедленно занять свой пост. Он сказал, что мы должны собраться в окрестностях, найти пост во дворце и присоединиться к нему до возвращения наших начальников. Я простой варвар, я почти не знаю Рима, но ведь дворец здесь? И ты ведь центурион германской стражи?

Говоря эти слова, он стоял вытянувшись, отдавая солдатскую честь, и центурион, не сомневаясь, поверил его басне, тем более что известная часть войск цезаря была недавно распущена в тот момент, когда ее услуги казались в высшей степени необходимыми. Взяв оружие Эски, он сказал что-то на своем языке часовому и затем обратился к бретонцу.

— Ты можешь идти на пост, — сказал он, — мне не в тягость получить еще несколько человек из нашей же компании. В эту ночь, наверное, нам понадобятся все люди, каких только мы можем собрать.