— Тогда ты и потерял глаз?
— Нет. Это случилось год спустя, во время пьяной драки с моряками в одном из портовых кабаков Ферт-оф-Форта, недалеко от Эдинбурга. Свой дом я покинул той же ночью, потому что иначе крови было бы пролито ещё больше. Я окончательно сбился с пути истинного. Потеря глаза меня образумила. Через несколько месяцев я вступил в орден тамплиеров и добрался до Святой Земли, чтобы замаливать там грехи. Наверное, сначала я искал смерть в бою, как никто другой. Потом привык жить с грехом. Но порой прошлое наваливается на меня и угрожает задушить. — Мак-Айвор тяжело задышал. — Теперь ты понимаешь, насколько тяжело мне после всего этого считать себя достойным священной службы?
— Ты призван к ней, Мак-Айвор, и этим все сказано, — попытался ободрить его Герольт. — Вспомни слова аббата: в том, что призвание стать его преемниками было обращено к нам, заложен глубокий смысл. И что нам не дано понять, почему Бог так решил. Мы можем только смиренно принять его решение — как таинство. Никто из нас не считает, что он чище душой, чем другие. Может быть, в этом и кроется тайна нашего призвания. Но, поскольку все в мире взаимосвязано, мы решили откликнуться на призыв. И этой священной службе мы отныне должны отдавать все силы.
Мак-Айвор выпрямился, взял меч и решительным движением вложил его в ножны.
— Да, Герольт, ты прав. Прошлого не вернёшь, и мои обязанности теперь касаются только охраны Святого Грааля и нашего братства. Прости, что я досаждал тебе своими стонами.
— Напротив, своей откровенностью ты оказал мне большую честь, Мак-Айвор Коннелли. — Герольт положил руку ему на плечо. — И если хочешь, я буду молчать о том, что ты мне доверил.
— Нет, рано или поздно вы узнали бы от меня все. Как ты правильно сказал, между нами не должно быть тайн. Друг за друга в верности и чести — пусть будет именно так, без всяких оговорок, Герольт! — воскликнул Мак-Айвор и пожал ему руку. — Так, а теперь не будем томить ожиданием других и, прежде всего, великого магистра!
2
Повернувшись к ним спиной, великий магистр стоял в полукруглом эркере по-спартански обставленной комнаты, находившейся на вершине башни, и смотрел на лагерь противника.
— Итак, это последние дни Аккона, а вместе с ним и последние дни некогда величественного государства крестоносцев, ныне совершенно обескровленного! — горько произнёс он. — Но все могло бы быть иначе, Бог свидетель! Возможность избежать позора не раз была в наших руках!
Герольт и его друзья удивленно переглянулись, но не нарушили почтительного молчания. Все они были рыцарского происхождения, но от генеалогического древа великого магистра их родословные отличались довольно существенно. Род Гийома де Боже, уже восемнадцать лет возглавлявшего орден тамплиеров, был одним из древнейших в Европе — даже король Франции был его родственником.
— Разве не убеждал я, разве не предупреждал всех настоятельно, что именно так и произойдёт, ибо эль-Ашраф Халил и не подумает соблюдать мирный договор, который мы заключили с его отцом на десять лет? — гневно продолжил великий магистр и ударил кулаком по подоконнику. И тут же, как бы в насмешку, выпущенный камнемётом обломок скалы ударил о стену укрепления, повредив каменную кладку.
— В лице эмира эль-Фахри я имел надёжного разведчика во вражеском стане. Он предупреждал меня об истинных намерениях султана, а именно о том, что цель его похода — не Африка, а последний бастион крестоносцев на Святой Земле! Но мне не верили и принимали мнимую безопасность за подлинную.
Морис закатил глаза:
— Позвольте напомнить, beau sire, что и его отец, султан Килавун, вёл с нами нечестную игру и нарушал свои обещания. Ведь это он подготовил и начал поход уже в последнее лето!
Гийом де Боже — мужчина лет шестидесяти, сохранивший, несмотря на возраст, довольно крепкую фигуру, повернулся к ним. Его лицо, обрамлённое длиной, седой и сильно всклокоченной бородой, было бледным. Но в глазах великого магистра все ещё светились воинственные огоньки.
— Конечно! Он тоже нарушил данное слово! — вынужден был согласиться Гийом де Боже, снова глядя в окно. — Но только после кровавой бани, которую устроила мусульманам пьяная банда итальянских крестоносцев в стенах нашего города!
Герольт хорошо помнил чудовищную резню, о которой говорил великий магистр. В надежде на то, что перемирие, заключённое султаном и крестоносцами, будет соблюдаться с обеих сторон, купцы из Дамаска и других сирийских городов снова послали свои караваны на побережье. Мусульманские земледельцы и ремесленники из окрестностей Аккона также рискнули вернуться в город. В августе 1290 сюда прибыл только что сформированный отряд итальянских крестоносцев. К этому времени город снова начал процветать. Однако прибытие итальянских крестоносцев, которые оказались разнузданными и драчливыми пьяницами, положило конец мирному сосуществованию христиан и мусульман. Вопреки обещаниям, которые им дали на родине, они не получили своей платы, и их злоба росла с каждым днём. К тому же они ненавидели мусульман и сразу начали готовиться к грабежам. В конце августа недовольство обманутых крестоносцев достигло предела и привело к насилию над мусульманами. Позднее в городе распространился слух, согласно которому мусульманский купец соблазнил юную христианку, и это якобы стало причиной погрома. Другие говорили о грандиозной пьянке, на которой солдаты решили наконец показать себя настоящими крестоносцами и очистить город от неверных. Во всяком случае, пьяная орда, горланя и бряцая оружием, выплеснулась на улицы и стала убивать всех мусульман, имевших несчастье оказаться на их пути. Многие христиане из-за смуглой кожи, или из-за невиданных солдатами одежд, или по другим причинам также сошли за мусульман и пали под мечами, кинжалами и саблями этого сброда. Лишь немногих мусульман рыцари смогли укрыть в своих замках и спасти от резни. Конечно, весть о массовых убийствах тут же донеслась до султана, и тот потребовал мести.
— Аккон ещё мог предотвратить трагедию, если бы тогда послушались моего совета и этих грязных преступников, уже сидевших в тюрьме, выдали представителям султана! — гневно говорил великий магистр. — Предлагал я и отдать султану хотя бы затребованные им тридцать тысяч венецианских цехинов. Но, когда я сказал об этом на городском собрании в присутствии городских баронов и великих магистров, меня обвинили в предательстве! Меня, великого магистра тамплиеров! Когда я покидал зал, толпа осыпала меня грязными оскорблениями! Тридцать тысяч цехинов! Какая смешная сумма по сравнению с чудовищной ценой, которую мы платим за ту глупость!
— Стрелу, выпущенную из лука, нельзя вернуть обратно, — тихо пробормотал Тарик.
Великий магистр услышал его и кивнул:
— Да, и мы выпустили столько злосчастных стрел, что сражаемся уже не за сохранение королевства крестоносцев, а за собственную честь.
Он тяжело вздохнул.
— Но довольно об этом. Давайте вернёмся к поводу, по которому я вас вызвал, достойные братья. Сегодня утром я имел странную, если не сказать больше, беседу с этим загадочным рыцарем Вилларом де Сент-Омером. И думаю, вы знаете, почему оказались здесь.