— Нет! Я достану его! — рычал штабс-капитан с белыми от ярости глазами.
Тогда в дело вступил фон Борк, доселе стоически выдерживавший все превратности службы. Он отвел в сторону клапан башлыка, чтобы его речь звучала членораздельно:
— Если вы случайно останетесь живы, как вы тогда объясните государю бессмысленную гибель пятитдесяти его солдат? — Ротмистр глядел Терехову глаза в глаза. Тот понял опасность момента, затем взглянул на серую пелену, в которой исчезли преследуемые, и приказал:
— Разворачиваемся! Мы их на смерть загнали! Трупы разыщем и подберем позднее!
Жандармам, подгоняемым в спину пронзительным ветром, с трудом удалось достичь границ леса и укрыться за редкими деревьями.
Между тем беглецы, скрепившись друг с другом веревкой, продолжали движение навстречу порывам ветра и залпам снега. Наконец сила ветра стала такой, что валила с ног коней. Уже нельзя было видеть своей руки в сплошной ревущей снежной буре. Все почувствовали, что коченеют. Ничто, кроме леса, который выстаивает, теряя в борьбе тысячи сломанных деревьев, не способно выдержать натиск полярного урагана. Люди и кони легли плотной кучей, чтобы согревать друг друга. Кони были принесены в жертву, составив периметр человеческой группы. Однако холод постепенно проникал в глубь тел, присыпаемых снегом. Смерть казалась неизбежной…
— Прощайте, товарищи! — сказал Ломоносов, но даже рядом сидящие едва могли услышать его за ревом бури…
Глава 40
Торжество победителя
Спустя примерно три недели отощавший Терехов во главе оставшихся жандармов въезжал в Санкт-Петербург. Он вполне мог чувствовать себя триумфатором. Попытка отыскать замерзшие тела беглецов в заснеженной тундре даже не предпринималась — все было и так очевидно. В тот же день он явился для доклада к императору. Николай, как обычно, принял его в своем кабинете. Присутствовал только генерал-адъютант Бенкендорф.
Войдя чеканным шагом, Терехов вытянулся как по струнке. Он доложил:
— Ваше величество, ваши враги уничтожены, чему свидетелем полсотни ваших жандармов! В плен взят один, майор Поджио. Геройски погиб ваш личный егерь Филькин.
— Царствие ему небесное! — заметил император облегченно, так как гибель людей, способных под носом у него взорвать Петропавловскую крепость, его немного успокоила. Правда, оставалась Вторая армия, авангард которой был ощипан под Белой Церковью, но не побежденная. Однако под началом храброго Раевского, никогда не хватавшего звезд в стратегии, она была куда менее опасна, чем под началом самоустранившегося Витгенштейна. Тот все-таки в 1813 году покомандовал всей русской армией.
— Трупы захоронил?
— Земля была мерзлая. По весне медведи съедят, — на голубом глазу соврал штабс-капитан.
— Хорошо, Терехов, — сказал император. — Представлю тебя к следующему чину. А пока — даю тебе неделю на отдых. Нет, пожалуй, две.
— Служу вашему императорскому величеству! — отчеканил Терехов и, сделав оборот, звеня шпорами, удалился парадным шагом.
— Узнаешь у Поджио имена сих «героев» и озаботься, чтобы в глухих углах Сибири появились их могилы. Дворяне, все ж — без могил неудобно.
— Слушаюсь, ваше величество, — наклонив голову, генерал-адъютант сделал отметку.
— Сейчас надо послать письмо к Раевскому. Он отрезан весенней распутицей в юго-западом крае. Предложить ему почетные условия капитуляции — отставку с мундиром, неприкосновенность жизни его близких и сослуживцев. Мы взяли в плен его сына, не так ли?
— Боюсь, что последний аргумент непригоден. При Бородино он вывел своих сыновей, еще мальчиков, перед войсками, подавшимися под натиском французов. Он сделал это, как другие кидают неодушевленное знамя в ряды вражеских войск, чтобы побудить своих солдат к борьбе во имя чести. Жизнь сыновей для него — ничто по сравнению с долгом, — заметил Бенкендорф.
— Хорошо, что напомнил, Александр Христофорович, — сказал Николай и задумался…
Спустя пару недель, в середине апреля месяца, к дворцу в Тульчине, где находился штаб армии, подъехала коляска. Ее сопровождал небольшой конвой: в нынешнее время, когда всякий темный люд почувствовал ослабление начальства, — вещь не лишняя. Из коляски вышел человек лет сорока, невысокого роста, в статском платье. Лицо его, сухощавое, энергичное и спокойное, скорее походило на лицо англичанина, нежели русского. Рядом с ним спрыгнул наземь сопровождавший его от въезда в Тульчин драгунский подпоручик. Приезжий обратился к часовым, вызвали дежурного офицера. Тот, вежливо поздоровавшись, с немалым удивлением узнал визитера и повел его к начальству.
В зале дворца находились командиры Второй армии — генералы Николай Раевский и Павел Киселев.
— Не чаял вас видеть, Михаил Семенович, — сухо сказал, наклонив свой римский профиль, Раевский.
— Давно не виделись, граф, — добавил Киселев.
— Господа, — сказал наместник Новороссии, граф Михаил Воронцов. — Я приехал к вам как гонец. Точнее будет сказать — принес вам оливковую ветвь мира. Не к чему проливать русскую кровь, ее и так было пролито достаточно.
— От кого вы? — спросил Киселев.
— От государя Николая Павловича, Павел Дмитриевич, — ответил визитер. — Позволите присесть? — И, не дожидаясь приглашения, опустился на стул верхом, чтобы не измять фалды фрака.
— Вы гонец от узурпатора? — заметил Раевский.
— Как ни назовите, он крепко сел в Петербурге. Давече я получил письмо от отца, из Лондона, — вы знаете, хоть он в отставке, но по-прежнему, как и в бытность свою послом, вхож ко двору британского короля. Он сообщил мне, что британский монарх признает только Николая, а такое признание дорогого стоит в Европе.
— Что же он предлагает? — прервал витию Раевский.
— Родные братья, в конце концов примирятся, так или иначе. Польшу он оставит брату. Вам предлагает: Николай Николаевичу, по вашему влиянию в войсках, выйти в отставку с полным удовлетворением, с мундиром, пенсией, почетом; Павлу Дмитриевичу, человеку еще нестарому, — продолжить службу; через несколько лет получить высокую должность при дворе. Нескольких человек возьмут как возмутителей мятежа, с ними поступят мягко — крепость или Кавказ. Так мы спасем тысячи жизней русских солдат, которые с вашей стороны погибнут бесполезно: вы ведь не революционеры какие, господа, для которых чем больше крови, тем лучше.
— А если нет? — спросил Раевский.
— Тогда, на радость туркам, — борьба вашего корпуса и дивизии Орлова против нескольких корпусов, хорошо вооруженных артиллерией. На Сабанеева вы ведь не можете положиться, верно? Мне докладывал об этом Липранди. При всех ваших военных талантах, Николай Николаевич, вам не победить.
— Да, вы правы, — спокойно заметил Раевский. Он на секунду задумался: после пленения дивизии Волконского, из Киева не поступало никаких конкретных обещаний. Генерал Щербатов не претендовал на лавры беззаветного поборника принципов престолонаследия. Блокада николаевскими войсками корпусов союзников Константина с каждым днем становилась все надежнее. Из центральных областей России перебрасывались послушные полки.