Стояла глубокая ночь. Раб положил в очаг большие поленья, которые должны были гореть до утра, и ушел на свою соломенную подстилку. Люди Арнфинна улеглись на скамьях или на полу. Сам Арнфинн забрался в единственную закрытую кровать. Он уже успел напиться допьяна и не подумал о том, чтобы переодеться. Рагнхильд осмотрелась и не увидела никакого места, где она могла бы укрыться от глаз спутников. Она терпеть не могла спать в том же платье, какое носила весь день и должна была носить назавтра. Она повесила плащ на колышек и влезла на кровать к мужу. Он молча навалился на нее, подергался немного, а затем отвернулся и захрапел. Женщина лежала в полной темноте, пропитанной зловонием, и ждала.
Христос, или Фрейя, которая была также богиней смерти, или кто-то, или что-то еще, сделайте так, чтобы это было в последний раз.
У нее не было иного способа следить за временем, как только много раз шептать про себя «Ave» и «Paternoster», которым ее научили в Йорке. Полутора сотен раз должно было хватить. Беззвучно произнеся последний «аминь», Рагнхильд села на шуршащем матраце, отодвинула полог в сторону и почувствовала, как ее неровное дыхание и сердцебиение успокоились. Ей на мгновение показалось, будто она стояла в стороне и с интересом наблюдала за своими поступками.
Запахи спящих тел смешивались с чуть горьковатым дымом. Отовсюду доносился храп или сонное дыхание. После полной темноты под пологом кровати Рагнхильд легко находила путь при свете тлевших в очаге угольев. Глиняный пол под ногами был холодным. Она нащупала свои башмаки, обулась, накинула на плечи плащ, осторожно ступая, прокралась между спящими к двери, немного, лишь настолько, чтобы проскользнуть, приоткрыла ее и медленно, беззвучно, затворила за собой.
На улице поскуливал ветер. Кривой полумесяц безнадежно пытался вырваться из-за разлохмаченных туч. Смутно поблескивала протекавшая поблизости река. Вокруг не было заметно никакого движения; мало кто решился бы попытаться застать врасплох столь многолюдный отряд. Если же кто-то из спутников хёвдинга не спал, то мог всего лишь бросить взгляд на жену хозяина, стоявшую на дорожке, ведущей к отхожему месту. Никто не посмел бы подойти близко. В конце концов, госпожа вполне могла оставить дверь нужника открытой, чтобы видеть, что делается на подворье ночью, а все, как слуги, так и дружинники ее мужа, успели узнать, насколько опасно рисковать оскорбить ее.
Впереди зачернелась лачуга. От нее отделилась тень. Хет низко согнулся перед Рагнхильд. Его лицо белело в темноте, а тени на нем напоминали бледные пятна на облаках в вышине; Рагнхильд слышала его неровное встревоженное дыхание.
— Твердо ли твое сердце? — не выжидая ни мгновения, спросила она. — У тебя есть нож?
— Да… да… — срывающимся шепотом ответил он, наполовину вынув клинок из ножен, которые держал в левой руке. Сталь тускло блеснула, и он тут же задвинул нож на место.
— Тогда иди, — приказала она. — Если будешь осторожен, то дверь не заскрипит. Все крепко спят. Будь внимателен, но не мешкай.
Раб был вооружен тяжелым и острым охотничьим ножом. Она украла его из вещей Арнфинна уже несколько недель назад и отдала Хету. Вчера перед отъездом он спрятал нож под рубаху. Раб до смерти боялся. Рагнхильд приложила много усилий, чтобы он наконец решился и готов был сделать то, что ей нужно.
Но Хет дрожал всем телом.
— Я никогда… это убийство… Боги не простят…
— Зато я не прощу, если ты этого не сделаешь. Ты сможешь покаяться перед священником, когда вернешься домой, если тебе так этого захочется. Ты делаешь это ради своей свободы — а сейчас и своей жизни — своей и Груач. Иди.
Он послушно пошел к длинному дому, низко пригибаясь к земле, немного напоминая ласку, вышедшую на охоту. Рагнхильд не испытывала никакой потребности идти в нужник, но ей нужно было вести себя так, чтобы все выглядело как можно натуральнее. Даже не приподнимая юбки, она присела в зловонной будке и принялась вновь бормотать про себя молитвы. А часть ее разума пыталась отгадать, каким образом поступила бы ее мать, если бы ей понадобилось сделать нечто подобное.
Пора. Она вышла наружу, с удовольствием вдохнула чистый воздух и направилась к дому. Всем телом она ощущала ледяной тревожный озноб. Неужели ее надежда сбудется?
Дверь была закрыта. Или Хет перетрусил и так и не стал входить в дом, или же у него хватило ума закрыть ее за собой, когда он сбежал. Она широко раскрыла дверь и пошла вдоль зала.
А дойдя до закрытой пологом кровати, она закричала.
Люди повскакивали на ноги, пошатываясь спросонок. В полутьме они видели, что полог открыт. Кровь, казавшаяся черной в свете тлеющего очага, заливала матрац и стекала на пол. А под пологом лежал с широко разинутым ртом и раскрытыми остановившимися глазами Арнфинн Торфиннсон. Рана поперек его горла казалась вторым ртом.
Да, у Хета все получилось, подумала Рагнхильд. Следуя ее советам, он, должно быть, зажал рукой рот ее мужу, чтобы тот не смог закричать в агонии. А потом ушел так же бесшумно, как и пришел. И все же она заметила влажные следы его ног.
А сама продолжала визгливо кричать. Никто не знал, что это был крик ликования. Несмотря на то возбуждение, которое Рагнхильд сейчас испытывала, она отлично сознавала, как напряжена она была все эти недели. Освобождение от этого напряжения было подобно пробуждению от кошмара.
Вокруг нее столпились дружинники. Командир охраны взял ее за руку и что-то проговорил хриплым со сна голосом, видимо, желая ее успокоить. Рагнхильд заставила себя замолчать, но спустя минуту напустилась на воина:
— Как вы могли допустить такое? Вы ничтожества, да, вы, все до единого!
Она отлично сознавала, что позор и потрясение, которое они сейчас испытывают, сделают всех этих воинов послушными орудиями в ее руках. От ощущения своей власти над ними у нее даже закружилась голова. Она чуть не позабыла о здравом смысле. Но этого не могло произойти, ведь она была дочерью Эйрика Кровавой Секиры и Гуннхильд.
— Неужели вы не можете, по крайней мере, поймать убийцу? — снова взвизгнула она. — Смотрите, вот его следы на полу!
— Но ведь, наверно, он вытер ноги о траву… — пробормотал кто-то из мужчин.
— Приведите собак! Зажгите факелы! Отправляйтесь на поиски!
Теперь наступил тот момент, когда она должна была внушить им и через них всем Оркнеям, что ей следует повиноваться.
Мужчины засуетились еще сильнее. Конечно, большинство металось без всякого толку, как цыплята, которым только что отрубили головы, но нескольким, которые казались ей поумнее, она сказала — естественно, дрожащим голосом, подавляя рыдания, — что убийцу, вероятно, стоит поискать на реке, что он, наверно, будет там отмывать оружие и смывать пятна крови с одежды. Именно так, по ее предположениям, должен был поступить Хет.
Они поймали юношу, когда тот пробирался обратно в лагерь, где его уже никто не заметил бы в общей суматохе. Капли воды, стекавшие с его одежды, сверкали в свете факелов.