— Отходим, Бамбук, — попросил Шиничиро. — Тут вряд ли безопасно!
— А-а, сейчас. Немного…
— Знаю твоё «немного»! — рассерженно бросил Шиничиро, умывшись, забрался на борт джонки, наклонился и заполз под дырявую крышу кормовой надстройки. Скрипели под ногами рассохшиеся бамбуковые жерди, связанные гниющими верёвками.
Тело и ум Хаору вялы и ленивы, в глубине души он боролся с завистью к деятельным людям, у которых, он знал, бывали достижения и радости, тогда как свою бесполезную жизнь на старой джонке парень откровенно прожигал — в увеселительных заведениях с компаниями бродяг. Он жил правилами, непонятными Шиничиро, обитал в мире туманной мглы, проникнуть в неё было трудно, почти невозможно. Хаору, впадая в депрессию, мог днями молчать или часами бормотать одно и то же. Порой не замечал он ни вещей, ни людей, если они так или иначе не попадали в приход или расход его обособленной жизни.
— Ты ведь не захочешь попасть в лапы старого Кендзо и пострадать как мой сообщник?..
— Сдурел, что ли? — увеличились маленькие серые глаза проводника, взгляд прояснился, парень будто вмиг освободился от похмелья. Разгладилось помятое от сна лицо. — Убираемся отсюда!
Хаору запахнул кимоно, скомкав, подобрал вещицу в траве, и, разглядев, изумился. Короткий кинжал, украшенный синими, красными и чёрными камнями, наверняка драгоценными. Лезвие изогнутое, с двумя выломанными зубчиками, испачкано в запёкшейся крови. Ножны отсутствовали. Глаза парня заблестели, он чихнул — от рукоятки пахло кисло-сладким ароматом.
— Садись за механизм, подымай паруса — позвал Шиничиро, высунув голову из окошка. — Я — на корме, возьму весло.
Джонка Хаору представляла собой небольшую одномачтовую бамбуковую лодку с кормовой надстройкой с окошками, которые плотно закрывались изнутри листами из потемневшей дранки. Прохудившаяся крыша накрыта скреплёнными тростниковыми циновками. Внутри в сумерках лежало на полу множество различных вещей — ценные, и те, что нравились хозяину безо всякой причины. Одни валялись у входа, приготовленные на обмен, а другие в углах — у стенки перед педальным механизмом, которым в одиночку можно ставить прямые паруса-жалюзи — являлись украшением плавучего жилища. Пахло влажной соломой и рыбой, и, когда заполз Хаору, — не стиранной одеждой.
Такисиро, или «Бамбуковый мореход», усердно крутил педали босыми ногами, напевал себе под нос бодрую песню. До ушей Шиничиро донёсся глухой звук дребезжащего механизма. Джонка удалялась от берега.
Семь якудза, забежавших на песочный холм, наблюдали за лодкой, которая превращалась в тёмную щепку. Тот, что повыше — улыбался, качая головой — Йиро. А те, что пониже, приготовились живо вернуться в Ампаруа, ученики Кендзо.
Глава 9
Деревня Хайкан, что приютилась на западном пологом склоне Исикари, походила на груду старой мебели, которую сдвинули в угол комнаты и забыли разобрать. Обломки одной разрушенной сторожевой башни тонули в круглом озере Мицуми, руины второй — придавили и сломали несколько красных сосен, растущих в низине. Жители деревни оказались настолько испуганы и подавлены, что даже не выходили из домов встречать отряд спасителей.
У Лао, как, впрочем, и у Шуинсая, появились идеи, каким образом отвадить бандитов из деревни, чтобы те бежали без оглядки.
Окраина смешанного леса с бамбуковым подлеском за озером послушно повторяла волнистую линию ландшафта. Слабый солнечный свет прокладывал золотистые тропинки в сплошном зелёном массиве, резко контрастируя с глубокими тенями от деревьев. Холмистый край мастера исследовали за два дня и разделили силы на три отряда бойцов, которые придерживались плана: одни затаились невдалеке на поляне в кучах листвы, другие — укрылись на сосны, а третьи, молодёжь, — находились за бревенчатой оградой Хайкан вместе с вооружёнными луками, вилами и яри деревенскими мужчинами, жаждавшими отмстить. Сами мастера оставались у небольшого костерка на тропе, разведённого близ хижины, что служила деревенским святилищем.
Заходящее солнце озарило вечерние облака над маленьким кумиром Будды, который бандиты не тронули. Тёмная осенняя заря легла далеко впереди извилистого горного хребта, сумрачно и разноцветно отражаясь дрожащей рябью. В нежно-алом свете заходящего солнца горы пышными осенними красками запылали на фоне безоблачного неба; оно отражалось в задумчивых глазах мастера Шуинсая. Суа уже в который раз поймала себя на мысли, что ей нравится смотреть в них, окунаться в мудрую синюю глубину. Если бы не общество старшего Зотайдо, она бы с удовольствием поговорила с Шуинсаем и призналась, что по-иному глядела на жизнь.
— Жизнь — это такая болезнь… — усмехнулся Лао, сев рядом с братом. — От неё медленно умирают. — Он тёр покрасневшие руки и вглядывался в красно-жёлтый огонь бездымного, из сосновых веток, костра, прикусывал нижнюю губу, нервничал. — Но можно и побыстрей! Хороший бой ускорит… или хоть согреет.
— Исход войны решают не числом. Их много, но они дорожат своей шкурой. Нас мало, но мы отважны. — Шуинсай, скинув оленью шкуру с плеч, встал и скрылся в темноте хижины. Суа, проводив его любопытным взглядом, хотела пойти следом, догнать. Лао схватил её за руку, покачал головой:
— Пусть побудет один!
И, помолчав, жёстко добавил:
— Они сегодня покажутся, слишком хорош вечер…
Костёр плясал багровыми языками, яркие блики огня метались верх и вниз. Отблески пламени легли зыбким квадратом через порог, проникли длинными полосами сквозь отверстия внутрь хижины, задрожали на кимоно и на чёрных широких штанах появившегося в дверном проёме мастера Шуинсая. Он стоял, закрепляя левый нарукавник, с остервенелой сосредоточенностью глядел в темноту тропы. На ней, пронизанной бледными шафранными полосами, время от времени появлялись да исчезали тени. Дышал надрывно, словно раненный зверь. Его будто подменили: выражение лица — недоброе, губы сложены плотно, колеблющийся свет огня вычертил глубокие морщины на лбу. Волосы, собранные ремешком на затылке, выглядывали из-за головы длинными иголками, угольно чернели.
— Теперь узнаю Шуи-кими, — довольно проговорил Лао, поднявшись. — Иди к заграждению, Суа!
— Позвольте остаться, учитель, — попросила она напористо.
— По тропе пройдёт основная часть бандитов, мы с братом их постараемся заинтересовать, завяжем бой и заманим в ловушку. Скорее всего, не все, а некоторая часть погонятся за нами на поляну, попадутся в окружение моих бойцов! — предположил Лао, ощерившись. Сверкнули хищной белизной его зубы, раскалёнными углями костра — расширившиеся глаза, резче проступили морщины на лбу.
Сильный порыв холодного ночного ветра зашелестел одеждой Суа.
— Я умею сражаться!
— Открытый бой не для синоби, глупая женщина! — заорал на неё Лао.
— Ваши — тоже синоби! — не осталась в долгу принцесса, чуть не надорвав голос.
От неожиданности Лао на несколько секунд потерял дар речи. Потом спокойно возразил: