Ацтек. Том 2. Поверженные боги - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 105

— Этот дворец принадлежал еще моему отцу, также бывшему в свое время Чтимым Глашатаем Мешико. Но сейчас, Перед приемом столь высоких гостей, его подготовили заново и украсили самым тщательным образом. Мы обставили особые покои для тебя, твоей госпожи (эти слова Мотекусома произнес не без неудовольствия) и для твоих старших командиров. Удобные помещения дожидаются также и остальных твоих спутников. К вашим услугам будет делая армия рабов, готовых выполнить любое ваше желание. Этот дворец мы предоставляем в полное твое распоряжение, и он прослужит твоей резиденцией столько времени, сколько тебе будет угодно оставаться нашим гостем.

По моему разумению, любой другой человек, окажись он на месте Кортеса в столь двусмысленной ситуации, предпочел бы отклонить это сомнительное предложение. Он прекрасно понимал, что сам навязался в гости, а значит, сколько бы ни рассыпались здешние жители в любезностях, на самом деле ему здесь никто не рад. И, обосновавшись во дворце, под одной крышей с тремя сотнями своих солдат, генерал-капитан рисковал значительно сильнее, чем когда он останавливался во дворце в Чолуле. В Теночтитлане Кортес должен был все время находиться под приглядом Мотекусомы, в пределах досягаемости последнего на случай, если Чтимый Глашатай вдруг решит той же рукой, которую только что протягивал для дружеского рукопожатия, нанести удар. Во дворце испанцам предстояло сделаться пленниками, пусть без оков, но настоящими узниками, запертыми в столице Мешико — расположенной на острове, окруженной озером и замкнутой в кольцо городов и армий Союза Трех. Разумеется, собственные союзники Кортеса тоже находились поблизости, однако, надумай они прийти ему на помощь, у них могли возникнуть серьезные затруднения. Кортес, двигаясь по южной дамбе, не мог не заметить, что она в нескольких местах прорезана проходами для каноэ, так что достаточно разобрать мосты над ними, как проход по насыпи окажется перекрытым. Наверняка он предположил, и совершенно справедливо, что остальные дамбы устроены таким же образом.

Генерал-капитан мог бы тактично сказать Мотекусоме, что он предпочитает обосноваться на материке и наведываться оттуда в город по мере надобности, но с его стороны подобных заявлений не последовало. Кортес лишь поблагодарил Мотекусому за великодушное предложение и принял его как само собой разумеющееся, с таким видом, будто презирает саму мысль о возможной опасности. Хотя я не питаю любви к Кортесу и далек от того, чтобы восхищаться его коварством, мне трудно не признать, что перед лицом опасности этот человек всегда действовал отважно, без колебаний и часто вопреки тому, что другие люди называют «здравым смыслом». Пожалуй, подсознательно я чувствовал, что наши темпераменты имеют много общего, потому что мне самому тоже нередко случалось идти на дерзкий риск, которого люди «здравомыслящие» избегали, считая признаком безумия.

Впрочем, в вопросах собственной безопасности Кортес не стал полагаться на случай. Перед тем как впервые переночевать во дворце, он приказал с помощью крепких веревок, не щадя усилий, затащить на крышу четыре пушки. То, что при этом пострадал устроенный для его же удовольствия цветник, белого вождя не волновало. Остальные пушки были расставлены так, чтобы держать под контролем все подступы ко дворцу, а каждую ночь по крыше и вокруг дворца расхаживали солдаты с заряженными аркебузами.

Следующие несколько дней Мотекусома лично показывал своим гостям город. Сопровождать их приходилось также и Змею-Женщине, и старейшинам Совета, и многим высшим жрецам, которым это совсем не нравилось, и мне. Мотекусома настаивал на моем присутствии, поскольку я предупредил его относительно коварства и двуличия переводчицы Малинцин. Кортес, как и обещал, запомнил меня, но не выказывал ни малейшей вражды. Когда нас представили, он тонко улыбнулся и, дружелюбно приняв к сведению, что я знаю его язык, стал обращаться ко мне как к переводчику, пожалуй, не реже, чем к своей наложнице. Женщина, конечно же, тоже узнала меня, но в отличие от белого вождя почти не скрывала своей ненависти. Сама Малинцин не обращалась ко мне вовсе, а когда это делал Кортес, смотрела так злобно, словно только и мечтала при первой возможности предать меня смерти. Это, однако, ничуть меня не удивило: ведь именно такую участь я и сам готовил для нее. Во время прогулок по городу Кортеса всегда сопровождали его заместитель — огненноволосый гигант Педро де Альварадо, большинство других старших командиров, конечно же Малинцин и двое или трое его собственных священников, которые выглядели так же кисло, как и наши жрецы. Кроме того, за нами обычно таскались разрозненные группы простых солдат. Остальные испанцы шатались по Теночтитлану сами по себе, а вот воины из союзных им племен старались не отходить далеко от дворца, ибо только там чувствовали себя в безопасности.

Как я уже говорил, все эти воины носили по указу Кортеса новые головные уборы, представлявшие собой высокие пучки гибкой травы. Но и на боевых шлемах испанских солдат, с тех пор как я видел их в последний раз, появилось нечто новое — опоясывавшая верхний ободок шлема бледная кожаная полоска. Поскольку она явно не несла никакой нагрузки и едва ли могла считаться украшением, я в конце концов поинтересовался насчет того, зачем эта полоска нужна, у одного из испанцев. Он со смехом рассказал мне следующее.

Во время бойни в Чолуле, пока тлашкалтеки убивали всех жителей города без разбору, испанцы схватили дрожащих от страха женщин и девушек, ублажавших их на протяжении четырнадцати дней, и, пребывая в убеждении, что эти женщины совокуплялись с ними только затем, чтобы черпать их жизненную силу, совершили необычный акт мщения. Всех аборигенок раздели донага, использовали по несколько раз, а потом, невзирая на их мольбы и плач, стальными ножами вырезали из промежности каждой женщины кусок кожи с ладонь величиной, в середине которого находилось овальное отверстие ее тепили. Бросив искалеченных индианок истекать кровью, солдаты натянули еще влажную кожу на луки своих седел, а когда она подсохла, но еще оставалась податливой, надели получившиеся кружки на шлемы таким образом, что их венчали крохотные жемчужины ксаапили. Точнее, сморщенные, как бобы, комки высохшей плоти, бывшие некогда нежными ксаапили. Однако я так и не понял: считали ли испанцы ношение подобных трофеев остроумной шуткой или же они делали это в назидание другим женщинам, чтобы те впредь не вздумали строить им козни.

Все испанцы с одобрением отзывались о размерах, населении, великолепии и чистоте Теночтитлана и сравнивали его с другими известными им городами. Мне, разумеется, названия тех городов ничего не говорили и не говорят до сих пор, но вы, почтенные братья, возможно их знаете. Гости отмечали, что по площади наша столица больше, чем Вальядолид, что в ней больше населения, чем в Севилье, что ее здания почти не уступают в великолепии постройкам Священного Рима, что ее каналы наводят на мысль об Амстердаме или Венеции, и при этом улицы, воздух и вода нашего города чище, чем в любом из перечисленных мест. Мы, сопровождающие, воздерживались от замечаний насчет того, что зловонные испарения, исходящие от испанцев, заметно уменьшали эту чистоту. Да, творения наших зодчих и богатая отделка наших зданий произвели на чужеземцев сильное впечатление, но знаете ли вы, что повергло их в наибольший восторг? Угадайте, что вызвало у них самые громкие возгласы удивления и восхищения?