Ярость ацтека - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 46

Если матадор руководствовался последним аргументом, то есть сражался исключительно ради толпы, то такой мотив вряд ли можно было назвать высоким, как, впрочем, и побуждения множества зевак, иные из которых с нетерпением ждали посрамления или даже гибели тореро и злорадствовали, когда такое случалось.

Всякий матадор непременно должен был задаться вопросом: насколько далеко он согласен зайти, чтобы понравиться публике, вызвать восхищение зевак и восторг прекрасных дам. Готов ли он к тому, что острые рога могут вспороть ему живот или «поцеловать» промежность? Готов ли он умереть на потребу толпе, ради ее восхищения, ради денег и славы? Способен ли смотреть в глаза смерти с показным безразличием?

И вот этот самый опыт, который Альенде приобрел в качестве тореадора, более всего прочего подготовил его к тому решающему для будущего Новой Испании моменту, когда ему предстояло призвать ее народ к восстанию.

Как большинство молодых кабальеро, Игнасио Альенде одинаково презирал науку и коммерцию, а потому тяготел к военному поприщу со всеми его атрибутами – формой, оружием, честью офицера, чувством долга и боевым товариществом. Как уже говорилось, Альенде был человеком отважным, однако в отличие от многих своих сверстников и друзей не позволял безумной гордыне взять верх над разумом, чурался пустой похвальбы и, как командир, принимал продуманные, выверенные решения, а не бросался наобум в слепой ярости, не помышляя о последствиях.

Именно долгие размышления привели нашего героя к судьбоносному заключению: занять достойное его положение, которое позволило бы ему помериться силами даже с таким врагом Испании, как Наполеон, он может, лишь силой устранив все, что этому препятствует. Испания никогда не поставит его во главе армии, значит, он должен создать эту армию сам.

– Что ты думаешь об этом священнике из Долореса? – спросил Альдама.

– Я встречался с ним несколько раз. Он посещал собрания литературного клуба в Гуэретаро, когда ты был в отъезде, – ответил его друг.

– Говорят, он навлек на себя гнев вице-короля.

Альенде пожал плечами. Он уже давно понял, насколько деградировала и прогнила власть в колонии, и в его глазах немилость со стороны вице-короля вовсе не говорила против человека, а, наоборот, свидетельствовала в его пользу.

– Падре – человек смелый и порядочный, а это по нынешним временам большая редкость, как среди королей и епископов, так и среди пеонов. И, стремясь к справедливости, он не боится преступить опасную границу – открыто выступает против запретов на местные промыслы и утверждает, что индейцы не меньше белых способны к плодотворному труду и процветанию.

Альдама покачал головой.

– Для тех, кто заправляет в колонии, это просто соль на раны. Неудивительно, что они потребовали от вице-короля остановить этого смутьяна, пока чернь, наслушавшись его речей, не свергла своих господ.

– Между тем, – заметил Альенде, – этот падре не пустослов. То, что при надлежащем обучении индейцы способны на большее, чем возделывание маиса и добыча руды, он доказал на деле.

– Интересно, рассчитывает ли он заодно обучить свою паству и неповиновению вице-королю? Если да, то мигом окажется в тюрьме по приказу архиепископа, если только еще раньше инквизиция не изломает его на дыбе.

– Я не знаю, каковы именно его планы, но священник предложил членам нашего литературного клуба встретиться, дабы обсудить некое важное дело. Ему известно, что за ним следит фамилиарий, а потому он попросил организовать нашу встречу приватно.

Постепенно разговор двух друзей естественным образом перешел на то, что беспокоило их самих.

– Ну что, беседовал ты уже с полковником Эрнандесом? – спросил Альдама. И засмеялся: – Всякий раз, когда я упоминаю это имя, вид у тебя становится как у собаки, готовой вцепиться врагу в яйца.

– Скорее уж как у волка. Полковник сказал мне то, что мы и без него все прекрасно знаем: креолам запрещено занимать высшие командные должности. – Лицо Альенде побагровело. – Однако на сей раз этот негодяй еще и позлорадствовал, заявив, что климат Новой Испании размягчает наши мозги. Получается, что все дело в том, что мы просто дураки.

Трудно было придумать большее оскорбление, ведь и Альдама, как и его друг, был человеком крайне честолюбивым и не имел иных устремлений, кроме военной карьеры. Отец Альдамы служил управляющим на фабрике, но сын его и слышать не хотел ни о чем другом, кроме как скакать на коне с саблей в руке. Однако, подобно Альенде, он дослужился лишь до капитана. Как и всякий офицер, он имел в запасе немало крепких словечек и сейчас от всей души огласил окрестности отборной руганью.

– А что ты ответил полковнику? – спросил Альдама, исчерпав наконец весь свой запас неприличных выражений.

Альенде поморщился.

– Если бы только кто-нибудь другой оскорбил меня таким образом, я бы предложил ему выбрать оружие и прислал своих секундантов. Но что я мог сказать своему боевому командиру? То, что он глупец и мошенник? То, что гачупинос заняли все должности в высшем командовании и поработили Новую Испанию, причем исключительно из высокомерия, алчности и неоправданного честолюбия? Или, по-твоему, следовало заявить полковнику, что власти делают все это потому, что боятся не только нас, но и пеонов?

– Ничего, может, когда-нибудь...

– Нет! – рявкнул Альенде. – Не обольщайся: никаких послаблений нам не дождаться, гачупинос будут противиться любым попыткам провести реформы. Если мы хотим сами управлять своими делами, то и добиваться этого должны сами.

– А как именно?

Альенде посмотрел на друга. Он знал, что Альдама восхищается им и, в известном смысле, видит в нем старшего брата.

– Точно пока не знаю. Об этом стоит поговорить с падре. Одно мне известно наверняка: когда два противника противостоят друг другу и только у одного есть мушкет, мушкет этот вызывает бесспорное уважение.

В некотором отношении Альенде имел немало общего со священником из Долореса. Оба обладали неукротимой энергией, с воодушевлением брались за дело и порой добивались успеха, но точно так же оба, бывало, нетерпеливо хватались за новый проект, не успев довести до ума затеянное ранее. Однако была между ними и существенная разница. Один был военным, а другой – лицом духовным; иначе говоря, Альенде прекрасно разбирался в боевых действиях и оружии, а Идальго был знатоком человеческих душ и сердец.

– Ты, наверное, задаешься вопросом: зачем я уговорил отца Идальго присоединиться к нам? – сказал Альенде. – Мы должны учитывать опыт прошлого. Сорок лет тому назад, когда наши отцы были еще совсем молодыми, ацтеки подняли восстание. Их были десятки тысяч; особенный размах бунт приобрел в Сан-Луис-Потоси, где генерал-инспектор Хосе де Гальвес...

– ...отрубил головы почти сотне человек и, насадив их на колья, выставил на всеобщее обозрение, дабы другим было неповадно, – продолжил его друг.

– А знаешь, почему так произошло? Просто у ацтеков не было настоящего вождя, а то они вполне могли бы добиться своего. Будь уверен, индейцы не забыли, как жестоко подавлялись их восстания. Падре Идальго говорит, что они все помнят и жаждут мести.