Название птицы означает «глухарь», но это ничего мне не сказало. Вайрд продолжил:
— С виду auths-hana достаточно страшная, с ужасным клювом и изогнутыми когтями хищника, и еще она довольно крупная и издает крик, подобный реву взбесившегося зубра, но на самом деле это безобидный пожиратель растений. Должен сказать, что только в это время года, когда птица питается черникой и другими ягодами, ее мясо прекрасно. Зимой auths-hana кормится побегами сосны, поэтому на вкус отвратительней даже иллирийского шакала. Некоторые охотники называют ее глухарем, потому что когда она издает свой ужасающий громкий крик, то уже больше ничего не слышит. Вот так на нее и охотятся, мальчишка. Когда ты услышишь оглушительный крик auths-hana, ты можешь подойти к самому дереву, на котором она сидит. Надо все время таиться, останавливаться, когда глухарь замолкает, а затем быстро подкрадываться, когда он пронзительно вопит. Птица не услышит тебя в это время, как бы ты ни топал. Постепенно, пользуясь тем, что auths-hana периодически сам себя оглушает, ты сможешь подобраться к нему достаточно близко, чтобы сбить стрелой.
Вайрд продолжил рассказывать, но теперь тропа снова стала узкой, и я последовал за ним на лошади, поэтому пропустил бо́льшую часть того, что старик говорил об auths-hana. Я не придал этому значения, уверенный, что услышу все еще раз. Вайрд всегда был разговорчив, как и все, кто промышляет в лесу, просто потому, что им не с кем общаться. Вспоминая впоследствии ту нашу охоту, я понял, что Вайрд, казалось, просто захлебывался словами, словно ему надо было срочно высказать все, что он хотел, а времени уже не оставалось.
Однако тогда эта его болтливость абсолютно меня не насторожила. Я был просто рад тому, что вернулся прежний Вайрд, которого я знал, в здравом уме и исправно выполняющий свои обязанности fráuja по отношению ко мне, ученику. Разумеется, он был не совсем таким, как прежний Вайрд. Мой друг сильно похудел и осунулся, его голос стал грубым, волосы и борода спутались, а еще он горбился в седле, тогда как прежде всегда сидел прямо, как стрела. Я проклинал себя за то, что недавно был таким неблагодарным и неразумным брюзгой, высмеивающим и осуждавшим старика, когда тот пил, по глупости полагая, что мой учитель наслаждается, тогда как он, теперь я это понял, страдал. Возможно, Вайрд страдал и сейчас, но напустил на себя беззаботный вид. Я молился, уповая на то, что, раз старик снова отправился на охоту, это придаст ему прежних сил и здоровья, и обещал себе сделать все возможное, чтобы помочь ему. Каким бы грубым, вспыльчивым и невыносимо властным он ни был, я вынесу это; я буду радоваться этому как показателю того, что мой друг выздоровел. И может, после этой нашей совместной поездки вернутся старые добрые времена. Мы ведь раньше жили так хорошо и дружно.
Но мы никогда не знаем, когда наступает последний раз.
4
— Акх, ты видишь это? — на следующее утро воскликнул Вайрд своим новым хриплым голосом.
Мы как раз доехали до середины склона Каменной Крыши, где прошлогодний снег все еще лежал в ямах и выбоинах, защищенных от солнца. Вайрд показал мне на след на снегу. Это не был след копыта или когтистой лапы, но какая-то странная тройная борозда, спускавшаяся вниз по снежному склону, как будто с него рядышком съехали три животных, с вершины и до самого низа.
— Ты можешь сказать, что означает этот странный след? — спросил я. — Ведь не три же выдры скакали на такой высоте.
— Выдры тут ни при чем. Этот след оставило одно создание, не три. Ты правильно назвал этот след странным. Охотник сразу же узнает его, а вот невежественные крестьяне приходят в ужас, когда набредают на тройной след, потому что верят, будто его оставляет какой-то ужасный горный skohl. Но это всего-навсего лишь след одного auths-hana.
— Той птицы, которую мы ищем, fráuja? Но как птица может оставить такое?
— Она скользит на своем животе вниз по склону, расправив крылья, вот и получается тройная борозда. Глухарь просто радуется жизни, насколько я могу судить. В любом случае ясно, что auths-hana где-то поблизости, потому что след совсем свежий. Вот, мальчишка, возьми мой лук и стрелы и ступай охотиться на птицу. Боюсь, что сам я слишком слаб, чтобы натянуть тетиву лука. Я спущусь пониже, туда, где снег уже растаял, и в ожидании тебя погрею свои старые кости на теплом солнышке.
Таким образом, я взял оружие, и мы с Велоксом отправились на охоту без Вайрда. Мы отошли еще не слишком далеко, когда я услышал — изумившись, как и предсказывал старик, — крик auths-hana. По крайней мере, то, что я посчитал им. Поистине, птица, которая ведет себя совершенно непохоже на других — играя, съезжает с горы, — должна была, по моему разумению, издавать звуки, абсолютно непохожие на все, что я слышал прежде. Насколько я могу описать этот звук, сначала он напоминал крик совы, затем цоканье и скрип, все вместе — и снова сова. Я не удивлялся, почему местные крестьяне приписывают это горным демонам.
Я слез с Велокса, привязал его к кусту и приготовил стрелу. Но только я начал двигаться в том направлении, откуда раздавался крик птицы, стараясь не слишком хрустеть прошлогодним снегом, как вздрогнул от другого звука. На этот раз раздался, несомненно, протяжный волчий вой, который звучал позади меня и ниже по склону холма, приблизительно в том месте, где теперь должен был находиться Вайрд. Я замер на месте, изумленный и сбитый с толку: слишком уж непохоже было на волка выть днем. Затем auths-hana опять издал свой сокрушительный крик, и, словно в ответ, снова раздалось волчье завывание. Я неуверенно смотрел то в одну сторону, то в другую: волк выл так, словно испытывал страшную боль или неистовую ярость. Может, это еще один больной волк, подумал я, а у Вайрда не было никакого оружия, кроме боевого топорика на короткой рукоятке. Итак, я оставил Велокса привязанным, бросил поиски auths-hana и с луком в руке побежал вниз с горы, чтобы убедиться, что с Вайрдом все в порядке.
Немного ниже того места, где снег не растаял, я обнаружил его лошадь: она паслась поодаль, лениво отыскивая ту немногую съедобную зелень, которая растет на этих высотах. Я удивился, почему она не убежала и не проявляла никаких признаков страха, обнаружив, что где-то поблизости появился волк. Я накинул поводья на свободную руку и огляделся, но не увидел в подлеске ничего. И тут я снова услышал вой, гораздо ближе; я мигом нырнул в кусты, откуда исходил звук, держа лук и стрелу наготове.
Там я и натолкнулся на Вайрда — и почувствовал, как волосы у меня на голове встали дыбом, когда я понял, что это воет он. Прямо как волк. Его рот был невероятно широко раскрыт, а голова запрокинута, высунутый язык дрожал, заставляя звук вибрировать. Хуже того, Вайрд лежал на спине в очень странной позе. Все его тело выгнулось жесткой дугой, в форме буквы С, словно натянутый лук, так что на земле оставались только пятки и затылок, и яростно молотил по ней сжатыми кулаками.
Тем не менее, когда я продрался сквозь последние кусты и приблизился к Вайрду, оцепенение внезапно покинуло его, тело безвольно распласталось на земле. Он прекратил свой ужасный вой и перестал молотить кулаками; просто лежал, совершенно обессиленный, только грудь его вздымалась, словно бедняге не хватало воздуха. Я быстро накинул поводья его лошади на крепкий куст, отложил свое оружие и опустился на колени рядом. Вайрд быстро заморгал, его рот был все еще раскрыт, но уже не настолько ужасающе широко. Мой друг даже не вспотел от этих усилий, но его лицо стало таким же серым, как волосы и борода, а когда я коснулся его, оказалось холодным и липким.