Хищник. В 2 томах. Том 1. Воин без имени - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 76

Я бродил по городским рынкам и складам, знакомился как с продавцами, так и с покупателями разных товаров, многое узнал об искусстве заключать самые выгодные сделки. Я даже какое-то время провел на невольничьем рынке Констанции и со временем так расположил к себе одного египтянина, торговавшего рабами, что тот с тайной гордостью показал мне одному особый товар, который, сказал он, никогда не будет выставлен на всеобщее обозрение на распродаже рабов.

— Oukh, — сказал он, что по-гречески означает «нет». — Эту рабыню я продам лишь тайком… какому-нибудь надежному покупателю с совершенно особыми запросами… потому что этот сорт рабов очень редкий и дорогой.

Я посмотрел на рабыню и увидел всего лишь обнаженную девушку примерно моего возраста — довольно миловидную и очаровательную, но ничем особо не примечательную, разве что она была эфиопкой. Я вежливо поприветствовал ее на всех языках и диалектах, которые знал, но девушка в ответ только застенчиво улыбалась и качала головой.

— Она говорит лишь на своем родном языке, — равнодушно пояснил продавец. — Я даже не знаю ее имени. Я называю ее Обезьянкой.

— Ну, — заметил я, — она чернокожая, это, разумеется, необычно, но рабы-африканцы встречаются на рынках. Полагаю, в ее возрасте она все еще девственна, но и девственность тоже не редкость. И она даже не может вести любовную беседу в постели. Сколько денег ты просишь за эту рабыню?

Египтянин назвал цену, от которой у меня просто дух захватило. Она составляла довольно значительную сумму, приблизительно столько, сколько мы с Вайрдом вместе заработали охотой за всю зиму.

— Но ведь за такие деньги можно купить целый караван красивых девственниц-рабынь! — выдохнул я. — Какого дьявола эта стоит так дорого? И почему ты показываешь ее только проверенным покупателям?

— О молодой хозяин, достоинства и таланты Обезьянки не так легко заметить, потому что они заключаются в том, каким образом ее растили с самого рождения. Она не только чернокожая, не просто хорошенькая девственница, она еще и venefica ^[116].

— А что это такое?

Египтянин рассказал мне. И то, о чем он мне поведал, было невероятным. Я совершенно по-новому посмотрел на застенчивую маленькую чернокожую девушку, испытывая настоящий трепет и ужас. Неужели это правда?

— Liufs Guth! — выдохнул я. — Кто же купит такое чудовище?

— О, кто-нибудь непременно купит, — сказал египтянин, пожав плечами. — Мне придется кормить Обезьянку и предоставлять ей жилье какое-то время, но — рано или поздно — обязательно появится кто-то, кто захочет воспользоваться ею, и с радостью заплатит мне цену, которую я прошу. Прошу снисхождения, молодой хозяин, но когда-нибудь и ты, возможно, будешь рад — если только наберешь достаточную сумму — отыскать venefica для себя самого.

— Молю Бога… — пробормотал я с досадой, — молю всех богов, чтобы мне этого не понадобилось никогда. Однако благодарю тебя, египтянин, за то, что ты пополнил мое образование: теперь мне известны самые мерзкие на земле вещи. — И с этими словами я ушел с невольничьего рынка.

* * *

Обедал я чаще всего в таверне, которую предпочитали торговцы и путешественники, ел и пил вместе с ними, слушал их истории о невзгодах и опасностях, которые подстерегают странников в дороге, а также хвастливые речи об удачно заключенных сделках и жалобы на неизбежные потери.

Я посещал спортивные соревнования, скачки верхом или на колесницах, кулачные бои в амфитеатре Констанции — он был меньше того амфитеатра, который я видел в Везонтио. Я узнал, как делать ставки, и иногда даже выигрывал в азартных играх. Я проводил многие часы в термах для мужчин, заводил знакомства, соревновался или боролся, или же мы бросали кости, играли в нарды или в ludus ^[117], где нужно было отбивать войлочный мячик дощечками с натянутыми кишками-струнами. Иногда мы просто сидели, развалясь, и слушали, как кто-нибудь звучным голосом читает стихи или поет латинские carmina priscae ^[118] или германские саги — fram aldrs.

В Констанции также имелась публичная библиотека, но ходил я туда лишь изредка, потому что она была даже хуже, чем scriptorium в аббатстве Святого Дамиана: я смог найти там только несколько книг и свитков, которые еще не читал. Я посещал городскую базилику Святого Иоанна, только когда меня совершенно одолевала тоска, потому что чувствовал неприязнь к священнику Тибурниусу с того самого дня, как стал свидетелем его «непреднамеренного» посвящения в духовный сан и услышал его первую проповедь, в которой он пекся только о своих интересах.

Улицы, рынки и площади Констанции были постоянно переполнены людьми, но со временем я научился распознавать постоянных жителей и выделять их из тех, кто был тут проездом или, как я, проводил здесь лето. У меня есть причина особо упомянуть о двух жителях Констанции. Толпа на улицах обычно была неуправляемой, грубой, люди толкались, пихались и пинали друг друга локтями, но они все-таки смиренно отходили в сторону, давали дорогу и даже кланялись в дверях, когда кто-нибудь из этих двоих желал пройти. Мне не понадобилось много времени, чтобы увидеть одного из них. Он всегда появлялся на улице в огромных, чрезмерно украшенных и занавешенных роскошных носилках; их шесты держала на плечах восьмерка бегущих рысью потных рабов, которые вопили: «Дорогу! Дорогу легату!» — и наскакивали прямо на того, кто не успевал увернуться. Когда я спросил, мне объяснили, что это носилки Латобригекса — городского главы, dux ^[119], как выражались римляне, или herizogo, как он назывался на старом наречии. Пост этот, как выяснилось в Констанции, мог занимать лишь урожденный знатный горожанин, только при этом условии он становился, по крайней мере номинально, римским легатом сего процветающего аванпоста Римской империи.

Другой человек, которого я начал узнавать, потому что видел его слишком часто, был крупный неповоротливый юноша, вялый и тупой с виду, с настолько низким лбом, что, казалось, волосы у него росли сразу же над нависшими бровями. Он был примерно такого же возраста, как Гудинанд, то есть мог прекрасно работать, но, похоже, подобно мне, целыми днями праздно шатался по городу. С тем лишь отличием, что я, когда ходил по Констанции, с большим интересом подмечал, изучал и исследовал разные вещи; взгляд же этого молодого человека был пустым и, казалось, не выражал ничего, кроме презрения и отвращения, — и так было всегда, в какой бы части города я ни встречал его. Я никогда не видел, чтобы этот юноша хоть чем-нибудь занимался, разве что с невероятной грубостью отпихивал окружающих плечами с дороги, всегда с бранью и раздражением.

Потому-то я спросил и о нем тоже у одного пожилого человека, которого как раз толкнули так сильно, что бедняга упал. Я помог старику встать на ноги и поинтересовался: