Я спросил:
— А каким же образом нам с сайоном Соа убедить императоров, что остроготы на самом деле взяли Сингидун?
Тут оба взглянули на меня с недовольством, но Теодорих сказал:
— Слова короля должно быть вполне достаточно. Однако, поскольку ты столь дерзко поднял этот вопрос, другие тоже могут усомниться. Поэтому вы с сайоном Соа привезете с собой неопровержимые доказательства.
Он повысил голос и позвал:
— Аврора, принеси мясо.
Услышав столь любопытный приказ, я ожидал, что девушка принесет нам блюда или подносы. Но она появилась из кухни с двумя кожаными мешками, я уже видел такие, и передала их Теодориху. Он открыл один, заглянул в него и вручил Соа, мне он отдал другой, сказав при этом небрежно:
— Аврора тоже не спала допоздна этой ночью, коптя наши трофеи, чтобы они не сгнили и не слишком воняли, когда вы вручите их императорам: голову Камундуса — Юлиусу Непоту, голову Бабая — Льву Второму. Достаточно доказательств, сайон Торн?
Возразить было нечего, и я покорно кивнул.
— Сайон Соа, тебе дорога предстоит более длинная, по суше до самой Равенны. Поэтому тебе лучше отправиться немедленно.
— Как скажешь, Теодорих! — рявкнул Соа, вскочил на ноги, отсалютовал королю и удалился.
Я уже собирался спросить, как мне добраться до Константинополя, но тут Теодорих сам сказал мне:
— Тебя ждет лодка на берегу, на ее борту много провизии и преданная команда. Ты отправишься вниз по Данувию до столицы Мезии города Новы. Поскольку ты уже знаком с optio Дайлой, я посылаю с тобой его и еще двоих лучников, на случай если ты встретишься с пиратами или другими преградами на реке или возникнут еще какие-либо осложнения. Лодка довольно большая, в ней могут поместиться также и лошади. Однако мне бы хотелось, чтобы, когда ты прибудешь в Константинополь, у тебя была более солидная охрана. Вот еще одно письмо, моей сестре Амаламене, которая находится в Новы. Я приказываю ей выделить тебе еще воинов и всадников. Сестра, возможно, тоже захочет сопровождать тебя, со своими собственными слугами. Так же как и ты, Амаламена ни разу не была в Константинополе. Тебе понравится ее общество; сестра моя очень красива и приветлива, ее любят все, кто знает, включая и меня. А еще Амаламена проследит, чтобы вся твоя свита была как следует одета, снабжена и снаряжена для путешествия по суше на юго-восток от Новы. Ну что? По-моему, так очень даже неплохие перспективы, а, Торн? Ты все еще боишься отправляться в качестве маршала к императору Восточной империи?
— Ne, ne, ni allis. — Что еще я мог сказать Теодориху, если, как он полагал, даже простая женщина способна совершить подобное путешествие, чтобы встретиться с августейшим императором Львом. — Какие еще будут указания?
— Никаких. Позволь мне на прощание выразить надежду, что ты быстро вернешься и привезешь договор, который я приказал тебе заполучить. Да будет так!
* * *
Седой optio Дайла, хотя он узнал меня всего лишь днем раньше как неопытного и самого распоследнего (по положению и росту) среди воинов в turma, которым он командовал, почтительно отдал мне салют, когда я завел Велокса на борт лодки. Причем проделал он это без всяких насмешек и ухмылок — как и двое лучников, здоровенных ветеранов, его ровесников. Я ответил им тем же, но довольно робко и впоследствии воздерживался от приказов, которые требовали, чтобы они салютовали мне. В любом случае мне не было нужды отдавать хоть какие-то приказы, потому что путешествие проходило спокойно: нам не пришлось сражаться на реке с пиратами, и мы не угодили в засаду на берегу. Не пришлось мне вмешиваться и в действия команды, потому что лодочники знали свое дело и причуды Данувия лучше меня.
До этого я не раз видел Данувий: широкий коричневатый поток с быстрым течением. Однако теперь, поскольку в него выше Сингидуна впадала река Савус, Данувий стал еще шире, почти в половину римской мили, и лес на его дальнем берегу был едва видим. Но к концу первого дня пути вниз по течению от Сингидуна река полностью изменилась. Теперь ей приходилось пробивать себе дорогу на восток между двумя горными цепями, Карпатами на севере и Гемом
[226] на юге.
Поскольку Данувию приходилось буквально протискиваться между ними сквозь узкое ущелье, окруженное скалистыми серыми обрывами, которые возвышались на невероятную высоту по обеим сторонам, прежде широкая река здесь сужалась до стадии в ширину. Она превращалась из коричневой в пенисто-белую и с ревом устремлялась через узкий проход подобно водопаду. Лошади широко расставили ноги, а Дайла, я и лодочники испуганно ухватились за все прочные части лодки, потому что она постоянно ударялась о камни, подскакивала и подпрыгивала. От ее прыжков, внезапных остановок и бесконечных поворотов сводило челюсти и кружилась голова. Однако команда оставалась невозмутимой во время этого сумасшедшего плавания, лодочники умело работали своими шестами и правили веслами, чтобы удержать нас на середине потока, подальше от стенок-обрывов, которые могли разнести нас в щепки.
Это напомнило мне недавнее сражение за Сингидун. Борьба со стихией будоражит чувства и придает силы не хуже, чем противостояние между людьми. Я плыл по реке, которая когда-то пробила себе путь в прочных скалах. Как и в сражении, я постоянно держался настороже. Существовало только одно отличие от битвы, и оно было не слишком приятным. Я понял, что когда человек вовлечен в сражение между двумя могущественными стихиями, водой и землей, он не может принять чью-либо сторону или сделать из них союзников, он не способен также сам наносить удары или отражать их, остается только покорно ждать и надеяться все это пережить.
Я подумал, что именно поэтому в древние времена язычники уважали божества земли, воды, воздуха и огня даже больше, чем богов созидания, любви и войны.
На преодоление этого бурного и внушающего ужас отрезка пути ушло чуть более суток, хотя нам показалось, что прошла неделя, но затем он закончился так же внезапно, как и начался. Поток воды вырвался из этой щели между горами, обрывистые берега расступились в обе стороны, а затем хребты Карпат и Гема и вовсе остались позади, уступив место прибрежным лесам, лугам и подлеску. Данувий, словно обрадовавшись, что вырвался из теснины, сменил свой рев на довольные вздохи, течение его замедлилось, перейдя от головокружительной скачки к спокойной иноходи, он снова стал коричневого цвета и разлился до прежней ширины. Команда направила лодку к поросшему травой берегу, где лошади могли пощипать траву, а люди — с облегчением расслабиться на твердой земле и поужинать.
Лодочники вовсю потешались над нами, когда мы, четверо воинов, нетвердой походкой, пошатываясь — и с лошадьми было то же самое, — ступили на берег, двое лучников при этом ворчали, что они не нанимались плавать по бурунам. Я совершенно уверен, что и у членов команды болели все мышцы и кости, как и у нас, но они напускали на себя мужественный вид, дабы, скрывая свои мучения, с презрением посмеяться над нашими. Пока мы ели и пили, лодочники сказали, что нам, «сухопутным странникам», лучше как следует отдохнуть в течение нескольких последующих спокойных дней на реке. Они объяснили, что мы пока что имели дело лишь с так называемым Казанским проходом, а следующими порогами на реке будут Железные Ворота, и тогда Казанский проход покажется нам таким же спокойным, как прохладная ванна в римских купальнях.