— Не понимаю. Даже неумеренные… хм… неумеренные занятия любовью вряд ли могут сделать мужчину лысым.
— Я же сказала тебе, что обе любовницы были чрезвычайно ревнивыми и настоящими собственницами. Дама постарше выдрала у любовника все темные волосы, а молоденькая девушка — все седые. — И она весело рассмеялась над собственным рассказом.
Дону вообще было очень легко развеселить. И когда эта женщина в очередной раз засмеялась, ее восхитительное тело заколыхалось при этом столь возбуждающим образом, что мне не захотелось понапрасну тратить время на разговоры.
Я не стану подробно и во всех деталях описывать это или другие мои свидания как с Доной, так и с другими женщинами и девушками Виндобоны. Сообщу лишь, что я не стал лысым. Таким образом, в течение еще нескольких месяцев я наслаждался тем, что был Торнарексом, постепенно постигая и испытывая на себе всё новые знания и премудрости.
В декабре — вместе с другими жителями Виндобоны, от herizogo до самого последнего раба — я принял участие в праздновании сатурналий. Целую неделю самые знатные семьи устраивали в огромных особняках роскошные пиры, каждый из которых продолжался от сумерек до рассвета. Хотя пиры эти и начинались весьма чопорно, они вскоре становились более беззаботными, переходя затем в настоящие вакханалии.
Самым буйным празднованием из всех, что я посетил, оказался пир, который закатил легат Балбуриус для своего легиона Гемины. Поскольку официальным поводом для проведения сатурналий, праздновать которые начинали после зимнего солнцестояния, был поворот Солнца к лету (а почти все римские воины все еще поклоняются Deus Solis
[186] Митре), праздник этот неизбежно превратился в самую настоящую вакханалию.
Слоняясь по крепости и наблюдая, как воины пируют со шлюхами, которых ради праздника привели в гарнизон из нижнего города, я столкнулся с совершенно пьяным декурионом. Он по-товарищески обнял меня за плечи и произнес целую речь, призывая меня отказаться от моей веры, какой бы она ни была, и обратиться к более возвышенному митраизму.
— Тебе, разумеется, придется начать с одной из испытательных ступеней… ик… как Ворону, Скрытому или Воину. Но затем, пройдя обучение и хорошо себя зарекомендовав, ты сможешь перейти на ступень Льва и стать настоящим митраистом. Изучая наше учение дальше и творя добрые дела, ты сможешь подняться на ступень Перса. В некоторых легионах… ик… это все, чего ты можешь достичь. Но здесь, у нас, есть несколько Солнечных Вестников, одним из которых я имею честь быть. И — хочешь, верь, хочешь, нет… ик — у нас имеется даже митраист самого высокого ранга, дорасти до которого жаждут все, — Отец. Это… ик… наш уважаемый легат. И знаешь что, юный Торнарикус, я могу стать твоим поручителем, если ты захочешь к нам присоединиться. Что скажешь… ик?
— А скажу я… ик… следующее, — ответил я, высмеивая его. — В своей жизни, декурион Солнечный Вестник, я знавал многих людей, которые желали обратить других. Каждый из них настаивал: «Ты должен принять моего бога, мою веру и моих служителей». Всем им я говорил — и тебе тоже скажу, декурион, — thags izvis, benigne, eúkharistô
[187]: я почтительно отклоняю твое предложение.
Затем в феврале в Виндобоне начались луперкалии, празднование в честь бога Фавна, одно из прозвищ которого — Луперк. Говорят, что в незапамятные времена римляне приносили ритуальные жертвы: сдирали с козлов шкуры, вырезали из них ремни и делали хлысты. Но постепенно луперкалии стали всего лишь праздником, символизировавшим приручение животных. Кнуты теперь делали из лент, и лишь одно напоминало о прежней церемонии: маленькие мальчики бегали голышом по улицам, размахивая своими мягкими кнутами, а женщины повсюду заступали им дорогу для того, чтобы они «ударили» их хлыстом. Считалось, что, поскольку первоначально хлысты делали из похотливых козлов, подобная «порка» могла излечить бесплодие или сделать женщину более плодовитой. Так что в праздновании луперкалии заключался сокровенный смысл, иначе они стали бы просто очередным поводом для пиров и веселья.
А в марте подоспел еще один праздник. Этот день на календарях жителей Виндобоны, как и во всей империи, не был отмечен красным creta. В самом начале марта во все провинции послали гонцов с объявлением того, что в шестнадцатый день сего месяца некий Глицерий должен заявить свои права на императорский пурпур. Никто ничего толком не знал про этого Глицерия, кроме разве того, что он воин, призванный вывести империю из хаоса и стать ее временным защитником после того, как почти одновременно умерли император Анфемий и Рикимер, Делатель Королей. Этому Глицерию должны были передать титул, а всем римским гражданам было приказано отметить в марте его восхождение на престол и пожелать новому императору «salve atque flore!»
[188]. Он мог оказаться полным ничтожеством, но Виндобона всегда с радостью приветствовала любой повод для празднования. Разве можно было упустить такой торжественный случай! Все женщины немедленно облачились в столы, а мужчины в тоги, и я порадовался тому, что портной все-таки настоял на том, чтобы сшить для меня парадную одежду.
Однако, если говорить начистоту, я начал уставать от жизни, представлявшей собой постоянный круговорот светских сборищ и увеселений. Повсюду, куда бы я ни пошел, я неизменно встречал одних и тех же людей. Я мог занять себя только тем, что они называли «плетением Пенелопы»: это означало бесконечное пустое времяпрепровождение.
Я решил, что уже узнал все, чему эти люди могли обучить меня относительно манер, особенностей и занятий высшего сословия. Как их поведение, так и разговоры теперь казались мне насквозь притворными и совершенно пустыми.
Теперь мне хотелось познакомиться с людьми пусть не такими изысканными, но зато более настоящими. Вспомните, кого из мужчин я считал лучшими своими друзьями. Старого охотника, знатока леса Вайрда, который начал свою жизнь в качестве простого колониального воина. И моего ровесника Гудинанда, происходившего из самых низов общества. Я надеялся, что если снова сменю круг общения, то смогу встретить людей не менее замечательных.
Акх, я вовсе не собирался полностью прекратить все контакты с высшим обществом Виндобоны; я абсолютно не устал от тайных встреч с многочисленными подругами, которых там завел. Да и не мог я в своем обличье вот так просто отправиться в беднейшие кварталы города и снискать расположение среди простолюдинов. Плебеи могут восхищаться теми, кто лучше их, могут им завидовать или их ненавидеть, но они, разумеется, сразу узнают одного из таких людей, включая его светлость Торнарекса. Мне нужна была новая личина, которую я мог бы надевать и сбрасывать по своему желанию. При этом она не должна была быть чрезмерно уродливой. Мне хотелось всего лишь перевоплотиться из мужчины в женщину: с другим именем, соответствующим образом накрашенную, одетую в женский наряд и обладающую грацией. И мне, как вы понимаете, это было гораздо проще сделать, чем кому бы то ни было другому.