Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 136

Я не имею в виду завывания ветра, шум буранов или песчаных бурь которые неистовствуют в горах, хотя, Бог свидетель, мы довольно часто слышали эти звуки. Нам нередко приходилось бороться с ветром, на который человек буквально мог лечь и зависнуть над землей, поддерживаемый его сильным порывом. Немало нам также доставалось от прямо-таки сбивающего с ног снегопада или вихрей горячей пыли, в зависимости от того, где мы находились: на вершинах, где все еще продолжалась зима, или в глубоких ущельях, где уже стояла поздняя весна.

Нет, тот шум, который я так хорошо помню, был звуком, сопровождающим разрушение гор. Меня, помню, просто потрясло, что такие исполины могут разваливаться на куски, расходиться и падать вниз. Когда я впервые услышал этот звук, то принял его за гром, прокатившийся среди скал. Я тогда сильно удивился, потому что на чистом голубом небе не было ни облачка. Да и какая могла быть гроза на таком холоде. Я натянул поводья и остановил лошадь, замерев в седле и внимательно прислушиваясь.

Сначала послышался смутный гул где-то впереди нас, затем он стал громче, переходя в отдаленный рев, а затем к этому звуку присоединилось многоголосое эхо. Другие горы услышали этот рев и повторили его, словно хор голосов, которые по очереди подхватывают тему солиста, поющего басом. Они усилили и расширили тему, добавив к ней резонанс теноров и баритонов. И вот уже звук начал идти сверху, снизу, сзади, со всех сторон. Я остался стоять, пригвожденный к месту гудящими раскатами, в то время как они постепенно убывали и наконец совсем исчезли diminuendo ^[167]. Голоса гор замолкали медленно, один за другим, так что мое человеческое ухо не смогло определить момент, когда последний звук умер в тишине.

Чоланец по имени Талвар подъехал ко мне на своей тощей маленькой лошаденке, внимательно посмотрел на меня и разрушил разочарование, пояснив сначала по-тамильски: «Batu jatuh», а затем на фарси: «Khak uftadan»; обе фразы означали одно: «Обвал». Я понимающе кивнул и поехал дальше.

Это был всего лишь первый из многочисленных подобных случаев. Шум можно было услышать почти в любое время дня или ночи. Иногда он раздавался так близко от нашей тропы, что мы могли расслышать его сквозь скрип и громыхание нашей сбруи, колес телег, ворчание и скрежет зубов наших яков. Если мы успевали поднять головы до того, как эхо запутает направление, то могли увидеть вздымающийся в небо с какого-нибудь хребта дымящийся столб пыли или сверкающую волну снега, образовавшуюся на том месте, где сошла лавина. А если хорошенько прислушаться, то можно было расслышать шум камнепадов Я предпочитал ехать впереди каравана или, наоборот, позади шумной компании и терпеливо ждать. Мне доводилось слышать, как то в одной, то в другой стороне какая-нибудь гора стонала в агонии, не желая уменьшаться в размерах, а затем эхо перекрывало этот шум со всех сторон: все остальные горы присоединялись к панихиде.

Иногда оползни состояли из снега и льда, как это случается в Альпах. Но чаще всего они означали медленное разрушение самой горы, потому что Памир, хотя он и гораздо выше Альп, значительно менее прочный, чем они. Горы Памира издали кажутся незыблемыми и вечными, но я видел их совсем близко. Они состоят из пород, испещренных прожилками и трещинами, а большая высота способствует их неустойчивости. Если порыв ветра сталкивает мелкие камушки с высокого места, заставляя их катиться вниз, то он может смещать и камни, и осколки покрупнее. При этом они увлекают за собой и другие камни, пока все вместе не начинают падать, из-за высокой скорости падения опрокидывая по дороге огромные валуны; те, в свою очередь, способны обрушить целиком крутой склон, а уж тот при падении может расколоть целый склон горы. И так происходит, пока масса горных пород, камней, гальки, гравия, земли и пыли, обычно перемешанных со снегом, слякотью и льдом, — масса иной раз размером с небольшие Альпы, — не уносится вниз, в узкие ущелья или даже в еще более узкие лощины, которые разделяют горы.

Все живое на пути лавины на Памире гибнет. Мы видели много свидетельств тому — кости и черепа, восхитительные рога горалов, уриалов и «баранов Марко», а также кости, черепа и безжалостно разбитые вещи, которые некогда принадлежали людям, — останки давно погибших диких животных и останки давно пропавших караванов. Эти несчастные услышали сначала стон горы, затем гул, рев, а потом… потом они уже больше ничего не услышали. Только случай спас нас от такой же судьбы, потому что на Памире нет безопасного пути или места для лагеря, нет такого времени суток, когда не происходит обвалов. К счастью, на нас ни разу ничего не упало, хотя мы сплошь и рядом обнаруживали, что тропа полностью уничтожена, так что приходилось искать обходной путь вокруг препятствий. Было не слишком приятно, когда оползень оставлял на нашем пути огромную груду каменных обломков. Однако было намного хуже, если вдруг от обычной тропы сохранялся лишь узкий уступ, отсеченный от поверхности крутого склона и нетронутый лавиной, которая оставила его висеть над пустотой. Тогда нам приходилось возвращаться по тропе обратно на много фарсангов назад и потом тащиться еще много-много фарсангов окольным путем, прежде чем мы снова могли свернуть на север.

Стоит ли удивляться, что отец, дядя и Ноздря, всякий раз заслышав грохот камнепада с какой-нибудь стороны, начинали от души браниться, а тамилы — жалобно хныкать. Однако что касается меня, то я всегда приходил в возбуждение от этого гула и не мог понять, почему другие путешественники, похоже, даже не считали его достойным упоминания в своих мемуарах. А ведь этот грохот означает, что даже самые великие горы не вечны. Разумеется, пройдут века, тысячелетия и эры, прежде чем Памир станет по своей высоте таким же, как Альпы, но он будет неуклонно разрушаться, постепенно превращаясь в невыразительную плоскую равнину. Поняв это, я задался вопросом: почему Господь Бог, если он создал горы Памира лишь для того, чтобы дать им разрушиться, так нагромоздил их и сделал такими непомерно высокими, какими они были сейчас? И еще я дивился и дивлюсь до сих пор, представляя, какой же неописуемо громадной была высота этих гор, когда Господь еще только создал их, в самом начале.

Все горы были одинаковые, их облик мог меняться лишь в зависимости от погоды и времени суток. В ясные дни высокие пики ловили великолепие рассвета, когда мы еще спали, и сохраняли на себе отблеск заката еще долгое время после того, как мы разбивали лагерь, ужинали и ложились спать в полной темноте. В дни, когда на небе были облака, мы наблюдали, как их белоснежные громады прокладывают себе дорогу вдоль голых коричневых скал и скрывают их. Затем на уже безоблачном небе вновь появлялись горные вершины, но теперь они были такими белыми от снега, словно задрапировались в лоскуты и лохмотья облаков.

Когда же мы сами поднимались вверх, взбираясь по тропе, освещение наверху играло шутки с нашим зрением. Обычно в горах всегда бывает легкий туман, который делает все далекие объекты немного более тусклыми для глаза, и таким образом можно судить, что находится ближе, а что — дальше. Но на Памире нет и следа тумана, и потому невозможно определить расстояние или даже размеры самых обычных и привычных предметов. Я часто фиксировал свой взгляд на вершине горы у далекого горизонта и пугался, увидев, как наши вьючные яки легко карабкаются на нее: оказывается, это была простая груда камней в сотне шагов от меня. Или же я бросал беглый взгляд на неуклюжего surragoy — дикого горного яка, который и сам напоминал осколок скалы. Мне казалось, что он затаился рядом с нашей тропой, и я беспокоился, как бы дикий як не подбил наших одомашненных яков убежать в горы. Но затем я осознавал, что в действительности он находится в целом фарсанге от нас и между нами простирается долина.