Путешественник. Том 2. Сокровища поднебесной - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 72

Это был еще один сомнительный сюрприз. Десерт по виду напоминал дыню с украшенной шипами кожурой, но когда слуга, прислуживающий за столом, разрезал ее, я увидел, что внутри этой дыни были семена, напоминавшие куриные яйца, а запах, который вырвался из внутренностей плода, чуть не заставил меня выскочить из-за стола.

— Успокойся, — раздраженно произнес Баян. — И сначала попробуй, прежде чем жаловаться на зловоние. Это же дурио.

— Полагаю, сие слово означает «падаль»? Фрукт пахнет весьма похоже.

— Это плод дерева дурио. У него самый отвратительный запах и самый пленительный вкус на свете. Не обращай внимания на вонь и ешь.

Мы с Ху Шенг переглянулись; вид у моей возлюбленной был самый несчастный, да и я сам наверняка выглядел не лучше. Однако мужчина должен проявлять храбрость перед своей подругой. Я отважно взял кусочек плода кремового цвета, стараясь не вдыхать его запах, и откусил от него немного. Баян снова оказался прав. У дурио был удивительный вкус, ничего подобного я не пробовал ни раньше, ни потом. Я и сейчас чувствую этот волшебный вкус, но как его описать? Похожий на сладкий крем, сделанный из сливок и масла, с привкусом миндаля, однако при этом одновременно появлялся и намек на другие привкусы, совершенно неожиданные: вина, сыра и даже шалота. Плод не был сладким и сочным, как дыня hami, или же кислым и освежающим, как шербет, и в то же время обладал привкусом того и другого одновременно. Словом, дурио стоил того, чтобы потерпеть и мужественно не обращать внимания на его отвратительный запах, который с лихвой компенсировался восхитительным вкусом.

— Множество людей стали заядлыми любителями дурио, — сказал Баян. Он, должно быть, и сам был одним из них, потому что набил рот плодами. — Некоторые от души ненавидят ужасный климат Тямпы, но остаются здесь только из-за одного дурио, потому что это дерево не растет больше нигде, лишь в этом уголке земли. — И снова орлок оказался прав. Впоследствии мы с Ху Шенг тоже стали пылкими поклонниками этого плода. — Дурио не просто освежающий и восхитительный, — продолжил Баян. — Он возбуждает и аппетит иного рода. Здесь, в Ава, есть поговорка: «Когда дурио падает, юбки задираются». — И это тоже было правдой, в чем мы с Ху Шенг позднее убедились на собственном опыте.

Когда мы наконец насытились, Баян откинулся, вытер рот рукавом и сказал:

— Ну хорошо, что ты здесь, Марко, тем более с такой красивой спутницей. — Он потянулся, чтобы похлопать Ху Шенг по руке. — Надолго вы с ней останетесь здесь? Каковы ваши планы?

— У меня их нет вовсе, — ответил я, — теперь, когда я доставил тебе письма хана, моя миссия выполнена. Правда, я обещал Хубилаю, что привезу ему что-нибудь на память из его новой провинции. Что-нибудь уникальное и характерное только для этой местности.

— Гм, — задумчиво произнес Баян. — Сейчас я не могу придумать ничего лучше корзины с дурио, но они не выдержат долгой дороги. Ну да ладно. День клонится к вечеру, становится прохладно, а это здесь самая подходящая пора для прогулки. Бери свою добрую госпожу, переводчика и побродите немного по Пагану. Если что-нибудь поразит вас, оно ваше.

Я поблагодарил Баяна за великодушное предложение. Как только мы с Ху Шенг поднялись, чтобы уйти, он добавил:

— Когда стемнеет, возвращайтесь сюда, во дворец. Мьяма — ярые приверженцы театральных действ и весьма преуспели в этом искусстве; их труппа каждый вечер показывает мне в тронном зале занимательную постановку. Я не понимаю ни слова, разумеется, но могу вас заверить, что это необыкновенная история. Сейчас наступает восьмой вечер, и актеры предвкушают показ решающих сцен из нее, что займет всего лишь два или три вечера.

После обеда к нам присоединился Юссун, которого сопровождал одетый в желтый халат главный придворный pongyi. Пожилой господин любезно прогуливался вместе с нами по городу, общаясь через Юссуна. Он объяснил многие вещи, которые в противном случае я бы ни за что не понял, а я, в свою очередь, разъяснял все Ху Шенг. Pongyi начал с того, что обратил наше внимание на внутреннее убранство самого дворца. Это было средоточие двух- и трехэтажных сооружений, по размеру и великолепию таких же, как и дворец в Ханбалыке. Правда, местный дворец отличал архитектурный стиль, присущий хань, хотя и несколько усовершенствованный. Стены, колонны и перемычки окон и дверей в зданиях были похожи на ханьские, они были украшены резьбой, рельефами, спиралями и филигранью, но в гораздо более изысканной манере. Они напомнили мне сеточное кружево венецианского Бурано. Коньки крыш в виде драконов, вместо того чтобы подниматься вверх плавными изгибами, прямо и резко устремлялись в небо.

Pongyi положил руку на прекрасно украшенную наружную стену и спросил, можем ли мы угадать, из чего она сделана. Я посмотрел и восхищенно сказал:

— Оказывается, она сделана из одного огромного куска камня! Куска величиной со скалу.

— Ничего подобного, — перевел нам Юссун. — Стена сделана из кирпичей, огромного количества отдельных кирпичей, но никто сегодня не знает, как она была построена. Стену сделали много лет тому назад, во времена ремесленников чам. Они владели секретом спекания кирпичей, которые предварительно укладывали в нужном направлении, чтобы создать эффект гладкой, единой и непрерывной каменной поверхности.

После этого pongyi повел нас во внутренний сад и спросил, для чего, по нашему мнению, он предназначен. Сад был квадратным, большим, как рыночная площадь, и обрамленным клумбами и газонами с цветами; посредине этого квадрата находилась лужайка с ухоженной травой. Лужайка эта оказалась засеяна двумя разновидностями травы: бледно-зеленой и очень темной, причем эти разноцветные квадраты располагались в шахматном порядке. Я осмелился всего лишь сказать:

— Этот сад предназначен просто для украшения. Для чего же еще?

— А вот и нет, он имеет особое практическое значение, У Поло, — произнес pongyi. — Царь, который сбежал, был страстным поклонником игры под названием Min tranj. «Min» в переводе означает «царь», a «tranj» — «война», и…

— Понятно! — воскликнул я. — Это то же самое, что и «Война шахов». Так, значит, это огромная доска для игры на свежем воздухе. Ну, тогда у царя, должно быть, были шахматные фигуры размером с него самого.

— Совершенно верно — его слуги и рабы. Для ежедневной игры сам царь представлял одного min, а придворный фаворит — min его противника. Рабов заставляли переодеваться и надевать маски и костюмы различных фигур — генералов обеих армий, слонов, всадников и пеших воинов. После этого оба min начинали руководить игрой, и каждая фигура, которую убивали, умирала в буквальном смысле. Amè! Несчастного убирали с доски и обезглавливали — вон там, среди цветов.

— Porco Dio, — пробормотал я.

— Существовал такой обычай: если царь, я имею в виду — настоящий царь, был недоволен кем-нибудь из своих придворных, то заставлял провинившихся надевать костюмы пехотинцев и становиться в первый ряд. Это было в известной степени милосерднее, чем просто их обезглавить, поскольку у них оставалась надежда пережить игру и сохранить свои головы. Но, как ни печально это говорить, в таких случаях царь играл очень опрометчиво, и редко случалось — amè! — чтобы цветы как следует не поливали кровью.