Путешественник. Том 2. Сокровища поднебесной - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 58

Думаю, судья Фунг был слегка удивлен тем, что я способен оценить произведение искусства, когда, восхищаясь разрисованными свитками на стенах нашей спальни, я заметил, что эти картины с пейзажами, похоже, были сделаны здесь, а не художниками Катая. Он бросил на меня мимолетный косой взгляд и сказал:

— Вы правы, куян. На севере художники, рисуя горы, изображают строгие и отвесные пики горного хребта Тянь-Шаня. Художники Сун — Манзи, я имею в виду, простите, — лучше знакомы с мягкими, покрытыми растительностью, округлыми, словно женские груди, южными горами.

Он ушел, заявив напоследок, что готов прийти, как только потребуется мне, когда бы я ни решил начать работать. Мы с Ху Шенг прошлись по нашему жилищу, отпуская слуг одного за другим к себе, а сами при этом знакомились со своим домом. Мы некоторое время посидели в саду, пока я жестами рассказал Ху Шенг подробности многочисленных событий, которые произошли днем, и разъяснил ей то, что она, возможно, не поняла сама. В заключение я высказал основное впечатление, которое у меня создалось: похоже, никто не верил в то, что я добьюсь успеха в качестве сборщика налогов. Она кивала головой в знак того, что понимает все мои разъяснения, и как тактичная ханьская супруга ничего не говорила по поводу того, подхожу ли я для этой работы, и относительно моих планов на будущее. Ху Шенг задала только один вопрос:

— Ты будешь счастлив здесь, Марко?

Меня буквально накрыла волна hai-xiao любви к ней, и я жестом ответил:

— Я уже счастлив здесь! — Давая ей понять, что я счастлив с ней.

Мы позволили себе отдохнуть в течение недели или около того, чтобы как следует обустроиться в новом жилище. Я быстро понял, что лучше всего предоставить Ху Шенг самой заняться ведением домашнего хозяйства. Как это уже произошло раньше с монгольской служанкой, которая прибыла вместе с нами, Ху Шенг и в Ханчжоу, казалось, легко нашла некий незаметный способ общения с новыми слугами-хань: они послушно бросались выполнять малейшую ее прихоть и обычно делали все безукоризненно. Я был не таким хорошим хозяином, как она хозяйкой. Например, я не мог говорить на языке хань, а она могла с ними общаться. И еще, я уже давно привык к монгольским слугам или же слугам, обученным монголами, а эти манзи были совсем другими.

Я мог бы представить целый список этих отличий, но отмечу лишь два. Во-первых, поскольку хань с почтением относились к старости, слуга не мог быть уволен или заменен на том основании, что он или она состарились, стали немощными, вздорными или нахальными, их нельзя было даже выпороть. Одна из наших служанок оказалась настоящей старой каргой. Ее единственной обязанностью было убирать по утрам нашу постель, и стоило только старухе уловить запах лимона на мне, Ху Шенг или на простынях, как она мигом начинала хихикать, а потом и потихоньку ржать самым гнусным образом, а мне приходилось безропотно выносить все это, стиснув зубы.

Другое отличие местных слуг заключалось в их отношении к погоде. Сейчас объясню, что я имею в виду, хотя, боюсь, читатели мне не поверят. Монголы были равнодушны к погоде, они занимались своими делами, когда светило солнце и когда шел дождь или снег, — возможно, они продолжали бы свои дела даже во время тайфуна, если бы оказались им застигнуты. Видит бог, после всех своих путешествий я стал невосприимчивым к холоду, жаре или влаге, как самый настоящий монгол. Однако хань в Манзи, хотя и любили мыться при малейшей возможности, подобно кошкам испытывали отвращение к дождю. Когда начинался дождь, люди бросали все дела, которыми занимались, — я имею в виду не только слуг, я говорю обо всех жителях Манзи.

Большинство министров Агячи жили в том же дворце, что и он, но те, кто жил в другом месте, оставались дома, как только начинался дождь. Городские рынки во время дождя пустовали: ни торговцев, ни покупателей. Та же картина была характерна и для большей части крытого рынка: хотя он и находился под крышей, но люди в дождь туда не ходили. Мне самому в плохую погоду приходилось передвигаться пешком. Невозможно было найти ни паланкина, ни даже лодки на канале. Хотя лодочники всю свою жизнь проводили на воде и большую часть времени были мокрыми, они не выходили наружу, если вода падала с неба. Даже мужчины-проститутки и то не прогуливались по улицам.

Да и мой так называемый помощник судья Фунг тоже был таким же прихотливым. В дождливые дни он не только не шел через весь город ко мне домой, но даже не являлся на заранее назначенные заседания ченга.

— Зачем беспокоиться? Все равно там не будет ни ответчиков, ни истцов. — Он утешал меня, поскольку я переживал, теряя понапрасну из-за дождя столько времени, и, казалось, искренне удивлялся причудам своих земляков, однако сам был ничуть не лучше. Помнится, однажды он отсутствовал из-за дождей целую неделю. Я не выдержал и возмутился:

— Как, интересно, я могу хоть что-то сделать, если помощник у меня есть только в солнечную погоду?

Он сел, взял бумагу, кисти, кубик туши и написал для меня ханьский иероглиф.

— Посмотрите, этот иероглиф говорит «срочное дело еще не выполнено». Но обратите внимание: он состоит из двух элементов. Этот читается, как «прервано», а этот — «из-за дождя». Это заложено как в нашей письменности, так и в наших душах. Тут уж ничего не поделаешь.

Однако в хорошую погоду мы тоже не работали: просто сидели в моем саду и вели долгие беседы, касающиеся моей миссии и его судейства. Мне было интересно узнать некоторые местные законы и традиции, но когда Фунг разъяснил их, я понял, что чиновники в судейской практике в Манзи большей частью полагаются на суеверия и на сиюминутные прихоти и капризы судьи. Вот, например, как там поступали в случае кражи.

— В числе прочего у меня есть колокольчик, который указывает, кто — вор, а кто — честный человек. Предположим, произошла кража, а у меня целая армия подозреваемых. Я приказываю каждому из них пройти за занавес и дотронуться там до спрятанного колокольчика, который звонит, когда к нему прикоснешься.

— Неужели это срабатывает? — скептически спросил я. — Колокольчик волшебный?

— Разумеется, нет. Но он вымазан сухой тушью. После этого я обследую руки подозреваемых. Тот, чьи руки чистые, и есть вор, раз он побоялся прикоснуться к колокольчику.

Я пробормотал:

— Остроумно. — Это слово мне часто приходилось употреблять здесь, в Манзи.

— О, вести судебные разбирательства довольно просто. Предположим, я приговорил вора к сидению в тюремном дворе в колодках. Это тяжелый деревянный воротник, больше напоминающий каменный якорь, который застегивают у преступника на шее. Он должен все это время сидеть в тюремном дворе, а прохожие глумятся над ним. Допустим, я решил, что за свое преступление вор заслуживает два месяца наказаний. Однако я отлично знаю, что его семья подкупила тюремщиков, и они заковывают злоумышленника в колодки только тогда, когда я прохожу мимо. Следовательно, чтобы быть уверенным, что вор понес справедливое наказание, я приговариваю его к шести месяцам сидения в колодках.

— А вы, — чуть поколебавшись, спросил я, — вы держите на службе Ласкателя — дабы наказывать тех, кто совершил более серьезные проступки?