Путешественник. Том 2. Сокровища поднебесной - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 38

Это была правда, но день еще не закончился. Я поковылял к своим покоям, словно загнанный и израненный заяц, который успел добраться до своей норы за миг до того, как в него вцепились зубы охотничьих псов. Комнаты были темными и пустыми, но я не заблуждался насчет того, что они были безопасной норой. Wali Ахмед мог прекрасно знать, что я один и беспомощен — он мог даже дать соответствующие приказания дворцовым слугам, поэтому я решил просидеть всю ночь, не ложась и не снимая одежды.

И только я, задремав, упал на скамью, как тут же подпрыгнул, проснувшись, — реакция загнанного зайца, — потому что дверь вдруг беззвучно распахнулась и комната осветилась тусклым светом. Я уже протянул руку к висевшему на поясе кинжалу когда увидел, что это была всего лишь служанка, безоружная и не представляющая угрозы. Слуги часто вежливо кашляли или издавали какие-нибудь предупреждающие звуки, прежде чем войти в комнату, но эта служанка так не сделала, потому что не могла. Это была Ху Шенг, Безмолвное Эхо. Хубилай-хан никогда ничего не забывал. И, несмотря на множество неотложных государственных дел, он помнил о своем недавнем обещании. Ху Шенг вошла, держа одной рукой свечу, другой она покачивала — возможно, потому что боялась, что я не узнаю ее без этого, — белой фарфоровой курильницей.

Девушка поставила ее на стол и подошла ко мне, улыбаясь. Курильница уже была заправлена дорогими благовониями tsan-xi-jang, и Ху Шенг внесла с собой аромат дымка, запах клеверного поля, которое нагрело солнце, а затем омыл мягкий дождь. Я тут же почувствовал счастье — облегчение и бодрость, после этого Ху Шенг всегда неразрывно ассоциировалась у меня с этим ароматом. Спустя долгие годы сама мысль о ней напоминала мне об этом аромате, и наоборот: настоящий запах клеверного поля напоминал мне о Ху Шенг.

Она достала из-за корсажа свернутую бумагу, протянула ее мне и подняла свечу так, чтобы я смог прочесть. Меня до того взбодрили и успокоили ее нежный облик и аромат клевера, что я раскрыл документ без всяких колебаний и мрачных предчувствий. Он был густо исписан черными ханьскими иероглифами, непонятными для меня, но я узнал огромную красную печать Хубилая, которая была поставлена поверх большей части документа. Ху Шенг подняла маленький пальчик цвета слоновой кости и показала им на одно или два слова, затем легонько постучала себя по груди. Я понял — это было ее имя в документе — и кивнул головой. Девушка показала на другое место в документе — я узнал иероглиф. Он был таким же, как моя личная печать yin, и она робко постучала по моей груди. Эта бумага была документом о владении рабыней, девушкой по имени Ху Шенг, Хубилай-хан передал это право Марко Поло. Я решительно кивнул головой, Ху Шенг улыбнулась, а я рассмеялся — первый радостный звук за долгое время который я издал, — после чего схватил ее в объятия, которые не были ни страстными, ни даже любовными, они всего лишь означали мою радость. Ху Шенг позволила мне обнять себя и в ответ тоже обняла меня свободной рукой, так мы и отпраздновали наше знакомство в новом качестве.

Я снова уселся, посадил девушку рядом и продолжал крепко сжимать ее в объятиях — возможно, это причиняло ей ужасное неудобство и привело в замешательство, но Ху Шенг ни разу не отклонилась и не пожаловалась на это — всю ту долгую ночь, которая вовсе даже и не показалась мне слишком долгой.

Я страстно желал поближе познакомиться с Ху Шенг — и даже сделать ей подарок, — но для этого нужно было дождаться утра. Однако к тому времени, когда через полупрозрачные окна стал виден первый отблеск рассвета, она спала в моих объятиях. Таким образом, я сидел тихо, держал девушку и, воспользовавшись случаем, рассматривал ее с восхищением и любовью.

Нет сомнений, что Ху Шенг была моложе меня, но насколько, я так никогда и не узнал, потому что она сама не имела представления, сколько ей лет. Точно так же не мог я предположить, объяснялось ли это молодостью, было свойственно ее расе или же объяснялось ее собственным совершенством, но лицо Ху Шенг не расплывалось и не обвисало во время сна, как это происходило с лицами других женщин. Ее щеки, губы, линия скул оставались невозмутимыми и спокойными. Ее кожа бледного персикового цвета, даже вблизи, была самой чистой и тонкой, которую я когда-либо видел, такой не было даже у статуй из полированного мрамора. Кожа была такой нежной, что на висках и под самым ухом я смог разглядеть проступающие тонкие голубоватые вены. Они просвечивали, как рисунки внутри тонких, словно бумага, фарфоровых ваз мастера горшечных дел, если держать их на свету.

И еще кое-что я понял, пока у меня была возможность пристально рассматривать черты лица Ху Шенг. Раньше я считал, что у всех местных мужчин и женщин глаза были узкими, как прорези, — раскосыми, как однажды выразился Хубилай, — лишенными век, невыразительными и непроницаемыми. Но теперь, вблизи, я мог рассмотреть, что просто веки у них располагаются под необычным углом и что глаза Ху Шенг имели роскошные безукоризненные веера прекрасных, длинных, изящно изогнутых черных ресниц.

Когда же наконец усилившийся в комнате дневной свет разбудил девушку и она открыла глаза, я увидел, что они были даже больше и ярче, чем у западных женщин. Они были насыщенного темно-коричневого цвета, как gahwah, но с рыжеватыми искорками, белки же глаз отличались такой белизной, что отливали синевой. Глаза Ху Шенг, когда она раскрыла их, сначала были полны ночных грез — как и у всех людей при пробуждении, — но затем, когда привыкли к дневному свету и реальному миру, они ожили и выразили настроение, мысли и чувства. Они отличались от глаз западных женщин лишь тем, что их взгляд нельзя было так вот просто взять и прочесть. Они вовсе не были загадочными, просто просили у того, кто в них смотрел, некоторого внимания, предлагали ему озаботиться тем, что же за послание в них содержалось. Что касается глаз западных женщин, то они говорили с каждым, кто только посмотрит в них. То, что было в глазах Ху Шенг, предназначалось лишь одному человеку — вроде меня, — который действительно хотел все узнать и брал на себя труд поглубже заглянуть в них, чтобы это увидеть.

К тому времени, когда она проснулась, утро было в самом разгаре, и вскоре в дверь моих апартаментов постучали. Ху Шенг, разумеется, этого не услышала, поэтому я отправился открывать — с некоторым удивлением и слегка напуганный, ибо не представлял, кто это мог быть. Однако это оказалась всего лишь пара монгольских служанок, которых подобрали для меня. Они сделали ko-tou и извинились, что пришли только сейчас, объяснив, что главный распорядитель во дворце слишком поздно понял, что я остался совсем без слуг. Поэтому-то они и пришли, чтобы спросить, что я буду есть из того, что можно приготовить на скорую руку. Я сказал им и попросил принести еды на двоих, девушки так и сделали. В отличие от моих предыдущих служанок, близнецов, эти, кажется, не возражали против того, что им приходится прислуживать вдобавок еще и рабыне. Или же они, вероятно, приняли Ху Шенг за пришедшую ко мне наложницу и, возможно, из благородных. Она была довольно милая девушка, и манеры у нее были вполне благородные. Во всяком случае, служанки прислуживали нам обоим без всяких возражений, они стояли в ожидании рядом, пока мы ели.