Он жестами приказал извозчику закрыть вход под полог, пододвинуться как можно ближе и прошептал:
– Зачем тебе неприятности, парень?
– Я ведь хочу освободить вас, неужели непонятно?!
Да уж, глупый вопрос – и ответ слишком очевиден. Надо избавиться от навязчивых мыслей…
Гетманыч изо всех сил потер виски и спросил:
– За то, что ты освободил меня, москалики с тебя шкуру спустят, понимаешь?
– Понимаю, ну так и что?
– Зачем тебе рисковать ради меня?
– Да вот хочу, чтобы вы бежали и добрались туда, куда должны были добраться.
– Куда это, интересно узнать?
– На Запорожскую Сечь, куда ж еще…
Это было сказано так пылко и искренне, что Григорий невольно растерялся. Интересно, очень интересно…
– А что, парень, неужто московиты перехватывают всех, кто идет на Сечь?
– Нет, не всех, конечно. Ведь я и сам хотел бы туда попасть.
О-о-о, это еще интереснее!
– Кого же тогда перехватывают?
– Только опасных бунтарей, которые станут подстрекать запорожцев к восстанию.
– Так я и есть опасный бунтарь?
– Конечно же!
– Это ты от москалей узнал?
– Да нет, сам додумался… Их старшина просто показал солдатикам ваш портрет и рявкнул: дескать, глаз с вас не спускать, не то беда случится!
– Только и всего!
– А разве ж мало?..
Григорий не ответил, обдумывая услышанное. Если старшина москалей знает не больше, чем сообщил солдатикам, то это… почти ничего! А значит…
Поняв его молчание как-то по-своему, парень решил подкрепить свои рассуждения следующим образом:
– Если бы вы не были опасным бунтовщиком, вас не разыскивал бы сам пан комендант.
– Какой еще комендант?
– Пан генерал Кейт
[42].
– Что-о-о?! Генерал Джеймс Кейт?!
– Да, он.
– Так что, мы к Кейту едем?
– Конечно.
Если бы не опасение перебудить весь лагерь, Григорий просто расхохотался бы! Искренне, весело и громко!
Кейт! Генерал Джеймс Кейт!..
Для него (причем именно для него и ему подобных!) гетманыч имел слишком уж весомый аргумент, крыть который было нечем. Следует лишь показать Кейту и ему подобным предмет, скрытый в потайном кармашке на поясе, и грозный пан комендант не только не станет посягать на жизнь и свободу Григория Орлика, но и обеспечит беспрепятственный проезд к границе. Даже лучше, чем московитский повар с Сорочинской ярмарки…
«Господи, Боже Всесильный, искренне благодарю Тебя, что не позволил рабу Твоему Григорию говорить и совершать лишнее на протяжении прошедшего дня! И что дал мне быть тихим и смирным», – подумал пленник. А вслух лишь лениво протянул:
– Ну, что ж, парень… Если меня везут к пану коменданту, то пусть везут.
– То есть?!
– Пусть будет, что будет.
– А-а-а…
– Не волнуйся за меня, все хорошо. Я в полной безопасности.
– Вы уверены?
– Более того, о моей полной безопасности позаботится лично господин комендант. Итак, все и в самом деле хорошо.
– А может, вам все-таки лучше бежать, пока не поздно?
– Чтобы москалики погнались за мной, словно гончие за зайцем?! Э-э-э, такое придумаешь!
– Но все же…
– Не возражай, пожалуйста: ты и без того сделал для моего спасения все возможное, а дальше… Дальше посмотришь утром – обещаю!
– А как же Сечь?!
– Сечь?..
Григорий попробовал было внимательнее присмотреться к молодому извозчику, однако напрасно: мешала почти сплошная тьма под пологом.
– Что знаешь ты о Запорожской Сечи и казаках такого, что постоянно заводишь об этом речь? – задумчиво спросил гетманыч.
– Да поболе будет, чем вы думаете.
Столь вызывающего ответа трудно было ожидать от прислужника московитов… пусть он и отважился освободить плененного бунтовщика! Наверное, юноша и сам понял это, поскольку поторопился объяснить:
– Вы не смотрите на мое нынешнее положение. Ведь на самом деле я не деревенщина… просто так сложилось, что сбежал из дома. Ведь к тому времени…
– А почему сбежал?
– Матушка умерла, а жить с мачехой… Нет уж, лучше безотцовщиной мыкаться, чем ее прихоти терпеть.
– Мать умерла, говоришь?
Григорий грустно вздохнул – сам недавно пережил аналогичную утрату. Извозчик же продолжал:
– Вот от покойной матушки я и наслышался немало о казаках.
– От матери? – гетманыч поневоле удивился. А от дальнейших пояснений у него волосы встали дыбом:
– От нее, да – ведь матушка со своим отцом… с моим дедушкой Семеном, то есть, несколько лет жили в эмиграции в Бендерах, а потом в Швеции – аж в самом Стокгольме.
Покойная мать парня, который по возрасту вполне годится ему в сыновья… Женщина, которая вместе с отцом Семеном несколько лет жила в эмиграции сначала в Бендерах, потом в Стокгольме…
Неужели она?!
Господи Боже, на все воля Твоя!..
– А… как ее звали? – наконец-то выдавил из себя Григорий.
– Софией.
– А…
– А деда – Семеном Пивтораком, – сказал парень. – Он тоже умер.
Несчастный гетманыч изо всех сил стиснул зубы и даже дыхание задержал, лишь бы ни единым звуком не выказать того, что чувствовал в этот момент.
– А вы что, знали их?
– Нет, – резко выдохнул Григорий. И сразу поймал себя на том, что ответил слишком быстро и категорично – а это кажется весьма подозрительным на фоне предыдущих пауз. Извозчик и в самом деле что-то заподозрил, так как спросил:
– А может, просто слыхали?
– Нет-нет, я вспомнил о своем. И это тебя совершенно не касается.
– А… Ну, если так…
– Давно твоей матери не стало?
– Зачем вам знать, если вы не были знакомы?
Гетманыч понял, что этим только подогрел подозрительность парня, а потому поторопился солгать:
– Просто жаль тебя. Я сам потерял мать в шестилетнем возрасте. А ты?
– Она в позапрошлом году умерла, – вздохнул парень.
Господи, на все воля Твоя!..