– Это хорошо, – кивнул Афанасий.
– Ты задумал что-то?
– Есть одна мыслишка, только надо ее пошлифовать, до ума довести.
– Ты б сначала придумал, как за стены попасть, – буркнул мулла.
– Да ничего, сообразим как-нибудь. Тебя горемыкой-нищим у дороги посадим с рукою протянутой. Сердобольные тебе вмиг горсть монет накидают, вон как пообносился-то весь, – улыбнулся Афанасий. – Разве что морду надо грязью натереть. Чтоб не такая цветущая была.
– На себя посмотри, – ответил мулла, не в силах сдержать улыбки.
Афанасий не понял, к чему относилась шутка муллы – к его обносками или цветущему виду, и решил не обижаться.
– Так куда нам?
– Вон туда. Дорожка там есть узкая, по которой народу мало ходит. А с нее незаметно на тракт, что к главным городским воротам ведет, можно попасть. Не нужно прямо из леса выходить, а то стражники еще какие прицепятся.
– То верно, – согласился Афанасий.
Раздвигая густые кусты, они двинулись в избранном направлении. В первые дни шатания по джунглям это казалось муками адовыми. От постоянного напряжения сводило ноги. Царапины от шипов неведомых растений болели и кровили, оставляя на портах россыпи бурых точек, а после чесались, заживая. Но ден через десять привыкли. А редкие участки без цепучих кустов путники словно бы пролетали, едва касаясь земли сбитыми подошвами. Только мулле часто приходилось останавливаться и вытряхивать песчинки из розовых тапок.
Питаясь падалицей, кузнечиками да грызунами, коих изредка удавалось поймать в траве или вытащить из нор, они отъелись, набрали живого веса. Вкупе с физическими нагрузками еда пошла им впрок. Руки и ноги налились силой, особенно у Афанасия, который строением и рельефом тела стал напоминать греческого атлета. Последствия нанесенной проклятым Мигелем раны, кажется, перестали беспокоить совсем.
Похорошел и мулла. Подобрался вислый зад, развернулись плечи, в осанке появилась несвойственная ему раньше горделивость. Если б не лохмотья, могли б напоминать странствующих атлетов.
Они вышли на нужную дорожку и двинулись по ней, жмурясь от солнца, казавшегося нестерпимо ярким после царившего в лесу полумрака. Дойдя до проезжего тракта, свернули на него и влились в поток людей, идущих в город.
Обычно к большим городам тянулось много всякого люда. Купцы с заморскими диковинами, ремесленники с нехитрыми изделиями, циркачи и акробаты в надежде заработать копейку, нищие, собирающиеся разбогатеть, богачи, собирающиеся спустить в тавернах последнее. Шумная, говорливая толпа.
В Каллур же больше шли люди мастеровые, серьезные. Торговать железом, проволокой медной, камнями недрагоценными. Ехали запряженные волами крытые экипажи под охраной всадников. В них, похоже, везли оружие и драгоценности, кои предстояло вставить в эфесы. Шли пешком неброско, но хорошо одетые люди, увешанные футлярами и мешками с инструментами – видать, золотых дел мастера, надеющиеся попытать счастья в ремесле своем. Хоть и в одиночку шли, да смело, не оглядываясь.
И то сказать, через каждую версту на дороге стояли посты – тростниковые навесы, под которыми дремали или прохаживались двое-трое городских стражников с обнаженными мечами. Иногда конные разъезды стремглав пролетали по специально отчерченной полосе, на которую пешие не ступали.
Стражники косо поглядывали на двух оборванцев, но пути их не преграждали. Мало ли, в каком обличье заказчики решили принести свои драгоценности в город.
Друзья миновали поворот к деревне, где мулла собирал недавно сведения о городе. Впереди замаячили невысокие стены городских укреплений, частью еще деревянные, а частью одетые камнем. Над ними возвышались шпили и минареты храмов, а выше – в строительных лесах – купол дворца.
– Кучеряво живут, – пробормотал Афанасий.
– Да, видать, казна городская неплохо себя чувствует. Небось, визири с каждого золотых дел мастера дерут три шкуры податей, – ответил мулла.
– Даже если и одну. Золотое да алмазное дело куда как прибыльно. Не надо в поле ломаться, рис да пшено сажая. Не надо полоть, удобрять, урожай собирать. Один камешек обточил, в золотой ободок вставил, на цепочку подвесил, продал – да и живи год спокойно, – вздохнул купец как бы даже с завистью.
– А ты представляешь, какой глаз нужен, чтоб алмаз дорогой огранить да в оправу, что заказчику понравится, вставить? А если не понравится, или дрогнет рука? Смертью дело может кончиться.
– Может, но нам за них переживать не след, о себе надо подумать, – сменил тему Афанасий. – Что делать будем? Ворота уж скоро затворят, – спросил он, глядя на солнечный диск, опустившийся уже к верхушкам надвратных башен.
– Не ты ли что-то придумать обещал? – вопросом на вопрос ответил мулла.
Афанасий лишь кивнул, продолжая мучительно размышлять о том, как же им проникнуть в город. Попробовать наняться в помощь какому-нибудь мастеровому, так то раньше надо было думать. Прибиться к каравану – тоже не выйдет. Если сами караванщики не погонят, стражники прицепятся. За одиноких золотых дел мастеров или везущих в город припасы крестьян им точно не сойти. Да и с тех все равно пошлину требуют…
И вдруг… Афанасия осенило. Он увидел вереницу слепых, бредущих вдоль дороги. Такие же грязные и оборванные, как они сами, замотанные в какое-то тряпье, шли они в Каллур, постукивая по дороге суковатыми посохами. Каждый задирал подбородок, уставив лицо в небо, держал руку на плече предыдущего, чтобы не потеряться. И вел всех их тоже слепец.
Был он выше и моложе остальных, и посох его напоминал скорее боевой шест или копье, чем палку. На поясе висел длинный кинжал в простых кожаных ножнах, а на руках были широкие медные браслеты, способные выдержать удар секиры. Держался он подчеркнуто гордо и независимо. Несмотря на то, что ни силачом, ни гигантом он не был, что-то в облике предводителя давало понять – его нельзя согнуть или заставить плясать под чужую дудку, его можно только убить. Да многие, наверное и пытались. Если у большинства глаза смотрели на мир бельмами, то у предводителя они были… Вернее, их просто не было. Вместо глаз на лице его зияли пустые глазницы, словно два кратера с оплавленными краями, не прикрытые даже повязкой. Казалось, он не то что не стеснялся, а даже гордился своим уродством.
Афанасий толкнул муллу в бок. Мотнул головой – смотри, мол.
– Несчастные люди, – ответил мулла. – Помилуй их Аллах.
– Да не в том дело. Это ж пропуск наш в город.
– Как это?
Один из слепых запнулся, закачался, ловя руками равновесие и размахивая клюкой. Отпустил плечо впереди идущего.
Не говоря ни слова, купец схватил муллу за руку и потащил за собой. Втиснул между двумя слепцами. Поймав мечущуюся в воздухе руку одного из них, положил на окрепшее за дни скитаний плечо хорасанского книжника. Его руку положил на свое и водрузил лапищу на плечо того, за кем оборвалась цепь.