– Извините, Александр забыл вас представить. Лев Иванович. Иоганн? Рад знакомству. Немало родственников на моем месте обвинили бы вас, назвав зачинщиком этого заговора воинов-школяров. Но, зная характер моего Саши, я могу уверенно заявить: его можно завлечь лишь на болото, пострелять бекасов. На такую безделицу, как поездка к театру боевых действий, он согласится, только если решил это сам. Ведь так?
Джейн, не торопившаяся раскрывать все тайны их путешествия, согласно кивнула и добавила:
– Я стремлюсь в Севастополь не меньше, чем ваш славный племянник.
Дядя Лев печально вздохнул, как человек, получивший ещё одно доказательство безумия нашего мира.
– Тогда, Сашенька, – дядя заговорил уже по-русски, – я греха на душу не возьму. – По уму, следовало бы мне вас обоих отвезти в Питер: тебя в пансион, а Ванюшу сопроводить дальше, в его гнездо, откуда вылетел этот патриотичный орлёнок. Но не надейся, Сашенька. Пока Государь мир с королевой Викторией и злодеем Бонапартом не подпишет, с глаз своих тебя не отпущу. Придётся другу твоему погостить в Рождествено: оставить его на пути в Крым значило бы подложить изрядную свинью его папеньке и маменьке. Так что все в Рождествено едем.
Саша печально подмигнул Джейн: куда деваться? Сам же обратился к дяде:
– Как же вы узнали…
– Благодаря этому Видоку
[48], – улыбнулся дядя, показывая на сани.
Джейн только сейчас заметила, что рядом с кучером сидит парнишка, Сашин ровесник.
Саша тоже увидел его только сейчас, но в отличие от Джейн не скрыл удивления.
– Васька… Так это ты нас выследил.
– Простите, Лександр Петрович, – прохныкал Васька, – но я иначе не мог. Мне мужики сказали: если барин живым с войны не вернётся, всем миром утопят в поганом болоте, как щенка. Я так потрудился, чтобы вас сыскать!
– Молодец, Васька, – заметил Лев Иванович. – Поехали.
* * *
Лайонел, действительно, выздоравливал. Он уже свободно передвигался по дому, иногда выходил в сад, а если и пользовался костылём, то по привычке.
За ним следовала Уна, с корзиной, в которой обычно лежало пять-шесть книг и справочников (из них два энциклопедических тома), парочка блокнотов, стопка писем и черновиков. Лайонел предлагал привлечь к переноске слугу, но Уна отвечала, что к такому грузу ей не привыкать.
И в спальне, и в оранжерее, и в саду, на скамейке, Лайонел занимался одним и тем же: читал и писал. Каждый день он отправлял по три-четыре письма, а иногда и больше. На каждом конверте были приписки: «Важный экономический вопрос для мистера Н.», «Вопрос уважаемому мистеру Д. о строительстве железных дорог в конце 30-х годов» и т. д. Большинство писем предназначались адресатам в Британии, но некоторые – в Индию или за океан.
Столь обширная переписка требовала расходов. Ресурсы от заколотого Пигги-Пенни закончились. Лайонел упросил миссис Дэниэлс продать в Йорке его часы: «Я же нигде не гуляю, а в Освалдби-Холле мне хватает и каминных часов». Однако миссис Дэниэлс лишь отдала его часы в залог, сама же написала сэру Фрэнсису о том, что сыну нужны деньги на «занятие, бесполезное с моей точки зрения, но, безусловно, приличное для юного джентльмена».
Некоторое время спустя последовал ответ, с припиской для управляющего мистера Ф. В ответе сообщалось, что Лайонел может тратить столько денег, сколько сочтёт нужным, с условием, что траты будут находиться под контролем миссис Дэниэлс. Второе письмо предписывало управляющему выдавать миссис Дэниэлс требуемые ей деньги, и лишь при условии, что запрошенная сумма на четверть превысит ежегодные арендные доходы Освалдби-Холла, испрашивать разрешение у него лично.
Миссис Дэниэлс по-прежнему не понимала, зачем Лайонелу столько писем, но деньги выдавала исправно. Она понимала, что юный джентльмен делает все, что нужно, и в конце концов все уладит.
Поэтому Лайонел отправлял столько писем, сколько считал необходимым.
* * *
Джейн как-то спросила Сашу: чем русские занимаются в дороге, путешествуя по своей огромной России? «Если светло и есть книга – читают, если нет – спят», – ответил Саша. Джейн сначала удивилась этому, а потом поняла, что дремать в пути можно бесконечно.
Конечно, заснула она лишь за Москвой. Саша, ни слова не соврамши, сказал дяде, что его эстляндский друг не был прежде во второй столице, и Лев Иванович распорядился проехать по Тверской, через Красную площадь. Саша и ещё больше дядя говорили Джейн о Москве, но она слушала вяло, тревожась за будущее.
«Рано тревожиться, – сказала она себе, – мы пока что едем так, как и должны были бы ехать. Хорошо, что имение дяди не на севере от Москвы».
Когда они выехали за город, белизна полей погрузила Джейн в тяжёлый, но не крепкий сон. Она то улыбалась во сне, то, напротив, со страхом просыпалась, вспомнив на грани сна и яви, что они едут не туда, куда собрались.
Дядя Лев, как человек, исполнивший все, что планировал, спал крепко.
Саша заснуть так и не смог, и начал расспрашивать Ваську о его приключениях.
– Если бы вы знали, барин, как Лев Иванович печалились, когда я приехал по вашему приказу да ему ваше письмо передал. А мне как пришлось! И дворовые на меня озлились, и на селе матери родной проходу не давали. Говорили: «Ты барина молодого на войну отпустил, теперь нам всем пропадать». Боялись, что вас убьют, а Лев Иваныч с горя умрут, и мы невесть кому достанемся. Да тут Катерину Михайловну встретил, она совет дала: ехать в Питер и там вас караулить, когда на том море война в холода закончится и вы в Крым поедете.
Саша улыбнулся:
– Катерина Михайловна… Это Бойкая вдовушка?
– Ну да, барин, она самая. Я в Питер приехал. День-деньской бродил по Невскому, вас караулил. И дождался. Следил весь день, Бога молил, чтобы вас не упустить. Ночь напротив нумеров протоптался. Дождался, как вы выйдете, сел в поезд, куда и вы, только в вагон для народа попроще…
– Погоди, – перебил его Саша, – как же ты сел? Билет купил?
– Билет – дело барское, – вздохнул Васька. – Я уж в вагон залез, меня ссадить не успели до отхода. Какой-то ахвицер, а может, и не ахвицер, но в мундире, ругался, сбросить грозился. Я дал ему целковый серебряный, умолил оставить. Мол, в Москву надо, за барином поспеть. Он помиловал. Рубль-то последний был, матушка в воротник зашила…
Васька захныкал. Саша протянул ему несколько монет.
– Возьми.
– Спасибо, барин. Мне главное счастье, что вы вернулись, – искренне вздохнул Васька, но деньги, конечно, взял. – Я как приехал в Москву, сразу на постоялый двор, где дядя Митрич извозом пробавляется. Упал в ноги, попросил коня дать. Он-то сам понимает, не хуже мужиков, гнедка вывел, оседлал, сказал: скачи, спасай барина. Я в Рождествено уж мчался, чуть не загнал. А Лев Иваныч как услышали, велели тройку заложить и так в Москву рванули, царского гонца бы обогнали. Успели…