Тайный брат (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич cтр.№ 4

Жирных крыс нельзя оставлять в покое, считал барон Теодульф.

Он задирал бородатую голову, его выпуклые глаза стеклянно блестели.

– Клянусь ступней святого Петра, Святая церковь тупа, она заплыла жиром! Проклятые симоньяки, проклятые монахи! Они занимаются только продажей индульгенций! Клянусь божьим гневом, клянусь всем, что видят мои глаза, Господь покарает всех, кто забыл о почтении к небу, к Господу и к сюзерену!

Пышные рукава, серый кожаный камзол, плотная кожаная куртка, двухцветные штаны, серый плащ с каймой красного цвета – барон Теодульф даже пеший возвышался над землей, как конная статуя. А сейчас он был на коне.

– Клянусь жизнью святых, Святая церковь совсем забыла об истинных живых душах! Святая римская церковь торгует индульгенциями налево и направо, проклятые симоньяки! Святая церковь не замечает лживых еретиков! Еретики, как ржавчина, поедают все, чего хотя бы раз коснулось сомнение! Я, благородный барон Теодульф, лучше накормлю свинью, чем подам ломоть хлеба монаху или тряпичнику. Ты слышишь, тряпичник? Никто не смеет ступить на мою землю без моего ведома. Король – мой сеньор, даже архиепископы являются его вассалами, но даже король не прикажет мне привечать еретиков-тряпичников. Сам папа в этом мне не указ, слышишь, еретик?

Барон обернулся к привязанному к столбу тряпичнику.

Лошадь под бароном тревожно дрогнула и, вздохнув, переступила с ноги на ногу.

Рослые дружинники за спиной барона так же тревожно дрогнули, впрочем, сохранив ровный строй. Катар, привязанный к деревянному столбу, продолжал негромко молиться. Простолюдины пугливо жались друг к другу. Им, мужичью, хамам, втайне нравились, наверное, слова тряпичника, ведь тряпичник проповедовал всеобщее смирение и равенство перед Богом. Так проповедуя, он как бы уравнивал благородных рыцарей и мужичье, но барон Теодульф – потомок великого Торквата, а Торкват всегда владел многими землями и многими людьми как здесь, так и в италийских пределах, лежащих за голубой цепью гор. Он, барон Теодульф, не допустит, чтобы по его землям бродил какой-то грязный тряпичник, приравнивая его к грязному мужичью, он не допустит, чтобы какой-то грязный тряпичник смущал бедные мозги бедных простолюдинов. Вот они стоят в башмаках из свиной кожи на деревянных колодках, вот они стоят в рубахах и штанах из грубой шерсти. Он, барон Теодульф, один в ответе за их темные души, он даже с легатов, присланных Римом, берет пошлину за тропы, ведущие через перевал!

Барон задохнулся от гнева. За его спиной, чуть впереди свирепых дружинников, юная и светловолосая Амансульта, истинная Кастеллоза, полузакрыв глаза и презрительно выпятив нижнюю губу, держалась рукой за луку седла, не замечая поглядывающего на нее сладко улыбающегося рыцаря Раймбаута. Еще в двух шагах от нее злобно скалился трувер де Борн, рыцарь Бертран де Борн, гостивший у барона Теодульфа. Неделю назад он принял участие в вооруженной вылазке против монастыря Барре, но проклятые монахи успели запереться в каменных стенах и удачно отбили штурм. Воспоминание об этом, так же как и сладкие взоры, бросаемые рыцарем Раймбаутом на юную Амансульту, разжигали сердце трувера мстительным огнем.

Барон махнул рукой, и огонь у ног катара занялся сразу.

Где-то неподалеку, наверное, свалившись в яму, но как бы в ответ на первую яркую вспышку огня взвизгнул и пронзительно заголосил поросенок. Так же пронзительно и в тот же самый момент заголосил тряпичник.

– Сын погибели! – заголосил он. – Злобный слуга сатаны! Пей свое нечистое вино, создание Сатанаила, утешай себя кровью чистых!

– Истинно так! – весело вскричал барон.

Ужасный вопль сжигаемого тряпичника веселил барона.

Уперев руки в бока, барон Теодульф застыл в седле, его выпуклые глаза выпучились. На кожаном камзоле в свете огня отчетливо виднелся искусно выдавленный мастером ключ – герб рода Торкватов. Всего лишь ключ. Просто ключ. И никакого девиза. Знающий поймёт.

– Сын погибели! Слуга Сатанаила!

Катар смолк, потом опять пронзительно завизжал.

Смолк и вновь пронзительно завизжал провалившийся в яму поросенок.

Их визг слился в один – страшный, заставив толпу простолюдинов вздохнуть.

Маленького Ганелона, стоявшего рядом с Гийомом-мельником, обдало странным холодом. Когда огонь резко возвысился, тряпичник на столбе уронил голову на грудь и смолк. «Монжуа!» – барон Теодульф с места сорвал лошадь и поскакал к замку, увлекая за собой гостей и дружинников.

Странные серые мухи поплыли перед глазами Ганелона.

Он вскрикнул. Болезненная судорога исказила мальчишеское лицо.

Он упал и совсем ничего не помнил, пока его не подтащили к колодцу и облили холодной водой. Даже сейчас при воспоминании о том дне и о сожженном катаре Ганелона передергивало.

Синева неба, поднял он голову.

Чудесный торжественный небесный жар.

Свет небесный, матерь Долороса скорбящая!

Незаметно преследуя Амансульту, Ганелон увидел: она остановилась.

Она поднялась высоко. Она стояла на берегу верхнего пруда. Долгая цепочка других таких же прудов, недавно восстановленных по ее приказу, тускло отсвечивала внизу.

Ганелон, прячась, следил за действиями Амансульты.

Большой деревянный ворот, поставленный на земляной плотине, мог поднимать и опускать запрудный щит, совсем такой, какие бывают на мельницах. Только здесь не было колеса и чувствовалось, как тяжело дышит Амансульта.

Но она повернула ворот. Раз. И еще раз. И еще. Пока тяжелый щит не перекрыл собою широкий сток.

Зачем она это делает? – удивился Ганелон.

Может, она, как все ведьмы, любит купаться нагишом?

Он вдруг ужаснулся: ему захотелось увидеть отметку дьявола под левой грудью Амансульты. Его даже пробило потом. Он затаился. Истинная дочь варвара. Гудели шмели. Он хотел, но боялся смотреть в сторону ведьмы. Если она разденется и прыгнет в воду, он все равно не будет смотреть в ее сторону.

Перивлепт. Восхитительная.

Но если что-то кажется восхитительным, смиренно напомнил себе Ганелон, это вовсе не вытекает из истинной природы видимого. Скорее всего, это ложная восхитительность, она лишь следствие слабости наших глаз, взирающих на обманчивый предмет восхищения.

Так говорит брат Одо.

Святая римская церковь, добрая мать всех страждущих, каждому указывает путь спасения. Люди приходят и уходят, а Святая римская церковь остается. Она вечна. Так назначено Господом. При всей строгости Святая римская церковь полна неизбывной милости. Даже барон Теодульф прощен. Он ходил войной на соседей, жестоко расправлялся с незваными гостями, он силой отбирал у монастырей вино и священные сосуды, самое невинное и богоугодное посещение церкви при бароне Теодульфе стало в его деревнях опасным, но все его проступки прощены. Четыре года назад барон Теодульф был одним из самых первых благородных рыцарей, которые явились к дубу подле Жизера, чтобы увидеть великий поцелуй мира, которым обменялись английский и французский короли. Четыре года назад он был одним из самых первых благородных рыцарей, которые приняли священный обет креста, и ушел со святыми паломниками освобождать гроб Господень.