Зорге высунулся из маленькой кухоньки:
– Гений фюрера, мистер О'Малли, освещает весь мир. Книгу перевели на японский язык, на итальянский… Я уверен, что и в Америке издание ждет успех. В конце концов, герр Форд разделяет идеи фюрера, а он крупнейший промышленник вашей страны. Вы идете правильным путем, – он варил кофе, – по дороге в Японию, я осмотрел Америку. Вы отделяете черную расу, – Зорге поморщился, – запрещаете неграм вступать в браки с белыми людьми. Я надеюсь, – запахло пряностями, – что и с евреями вы поступите так же. Мировое еврейское правительство, о котором пишет фюрер… – о предполагаемой кучке еврейских плутократов, управляющей Америкой и западными странами, Зорге начал распространяться на завтраке, в кафе, на Гинзе. Услышав рассуждения о Генри Форде, Меир спокойно кивнул:
– Я делал репортажи с его заводов. Мистер Форд опередил наше время, он провидец. Когда-нибудь все предприятия пойдут его путем. У него проверяют родословную работников, до третьего колена… – Меир проводил глазами хорошенькую девушку, в скромном, темном кимоно:
– Очень элегантно. У них даже походка другая, из-за обуви, пояса… – он напомнил себе, что надо привезти подарки Ирене, отцу и миссис Фогель:
– Эстер пошлю что-нибудь. Ей, мальчишкам. Игрушки здесь хорошие. Пусть она порадуется, – Меиру было жаль сестру. В Нью-Йорке он сказал отцу:
– Я уверен, что Давид одумается и даст еврейский развод, папа. Он просто сейчас, – Меир поискал слово, – занят другими делами.
Отец пробурчал крепкое словцо, на идиш:
– Вот чем он занят, мамзер. Впрочем, ты прав, – доктор Горовиц оживился, – он успокоится. Эстер окажется свободной. Выйдет замуж за хорошего еврея, дети появятся… Только из Голландии она не уедет, пока мальчики не вырастут, – Хаим погрустнел. Меир, бодро, заметил:
– Скоро пассажирские самолеты начнут летать через океан, папа. Я лечу на Гавайи, в отпуск.
– Осторожней, – велел отец, обняв его в передней, – на этих Гавайях.
Зорге внес кофе:
– С кардамоном, мистер О'Малли. Я бы вам одолжил бессмертное творение фюрера, – он кивнул на книгу, – но вы не читаете по-немецки… – Меир развел руками:
– К сожалению, пока нет. Это один из языков, которые я хочу выучить. Я договорился о занятиях японским языком…
– Лучше с хорошенькой девушкой, – Зорге, разливая кофе, подмигнул Меиру. На руке немца не хватало трех пальцев, оторванных шрапнелью, на войне, но с пишущей машинкой, и женщинами, как сказал Зорге, он управлялся одинаково лихо:
– У меня подруга, – они устроились за низким столиком, – местная. Надо с ней как-то объясняться… – за окном виднелся тихий, узкий переулок
Зорге снимал комнату для работы в здании, принадлежавшем Clausen Shokai. Компания поставляла на японский рынок немецкие типографские машины и держала сервис по копированию документов. У главного входа толпились аккуратные, токийские студенты, в мундирах университетов, с портфельчиками. По словам Зорге, фирма тоже принадлежала немцу. Японское слово в названии было традиционным:
– Здесь подобное принято, – объяснил Зорге, – герр Клаузен ведет бизнес, если пользоваться вашим словом, с японскими партнерами. Им нравится видеть родной язык на визитных карточках.
Вход в кабинет Зорге располагался сбоку здания. Из окон просматривался весь переулок.
– Непременно воспользуюсь вашим советом, – Меир отпил кофе:
– Отменный, мистер Зорге. Вы настоящий мастер. В Испании я встречался с офицерами, служившими в Магрибе. Они заваривали кофе похожим образом. Вы, наверное, тоже бывали в арабских странах? – Меир успел навестить американское посольство и запросить справку о Зорге. Его собеседник родился в Российской Империи, в Баку. Зорге увезли в Германию ребенком. С тех пор, если верить досье, мистер Рихард в Россию, то есть Советский Союз, не возвращался.
– Интересно, – Меир сжег в пепельнице радиограмму.
Мистер О'Малли снял скромную, традиционно обставленную квартиру, в театральном районе Кабуки-Те, о котором ему рассказывал Каннингем. Апартаменты сдавали дешево, окна выходили на пути крупнейшего вокзала в Токио, станции Синдзюку. Меиру грохотание поездов не мешало. Вокруг шумели не люди, а пассажиры. Мистеру О'Малли подобное было только на руку. Его европейское лицо тоже не вызывало удивления. В Синдзюку, с прошлого века, селилось много иностранцев.
Учителя японского языка Меир нашел простым образом, обзвонив два десятка объявлений в англоязычной газете, Japan Advertiser. Следуя совету Даллеса, Меир выбрал голос, показавшийся ему самым пожилым.
– Конечно, – заметил босс, – разные бывают старики. Но, в общем, с ними меньше опасности нарваться на осведомителя, чем с молодежью. Особенно с молодежью женского пола, – босс, зорко, посмотрел на Меира:
– Мисс Фогель прошла проверку. Возражений против вашего брака нет. И у мистера Гувера тоже.
Меир был обязан подать сведения об Ирене начальству, но здесь он затруднений не предвидел. Даллес улыбнулся:
– Вряд ли еврейка будет работать на Гитлера, но наши немцы, в Пенсильвании, в Мичигане могут стать его агентами… – босс помрачнел: «И японцами полна Калифорния. В случае войны мы их интернируем».
Меир возмутился:
– Они американские граждане, мистер Даллес. Мы не имеем права… – босс поправил себя:
– Начнем держать их в поле зрения. Ты добрый человек, Ягненок, – внезапно добавил он: «Смотри, будь осторожней».
В окне, на куполе Капитолия, трепетал американский флаг. Меир отозвался:
– Все люди рождены свободными и равными, мистер Даллес. Эти слова мой родственник писал, его бюст в ротонде Капитолия стоит… – когда Меир видел скульптуру вице-президента Вулфа, он, невольно, вздрагивал. Кузен Мэтью становился, все больше на него похож. Майору Горовицу только шрама на щеке не хватало:
– Пойдет на войну, и получит шрам, – размышлял Меир:
– Впрочем, Мэтью в Америке отсидится. У него слишком важная должность. Неужели мы, все-таки, начнем воевать?
– В общем, – заключил Меир, повернувшись к Даллесу, – я всегда помню эти слова. И я добр, к тем, кто заслуживает доброты… – серо-синие глаза блеснули холодом. Возвращаясь в скромную, служебную квартиру, у Потомака, он вспоминал слова Даллеса: «У нас нет возражений против брака».
– А у меня есть… – пробормотал Меир, остановившись на набережной, рассматривая широкую, бурую реку, и прогулочные пароходы, – есть возражения. Нельзя жениться на нелюбимой девушке. Я привыкну, наверное. Ирена хорошая женщина, любит меня… – Меир тяжело вздохнул: «Разберемся. Не сейчас, конечно».
Учителем японского языка оказался бодрый, легкий старик восьмидесяти лет от роду, с оксфордским дипломом. Он заварил чай:
– Я одним из первых японцев, закончил, западный университет. Имел честь знать графа Дате Наримуне, нашего первого инженера, миссис ди Амальфи, его старшую сестру. Она вышла замуж за англичанина, переводила «Записки у изголовья»… – за чаем Меир выслушал часть своей семейной истории. Узнав, что он католик, старик порекомендовал ему съездить в Сендай, на Холм Хризантем. По его словам, паломники в Сендае были христианами, и буддистами: