Детская книга - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 64

С одной стороны улицы, которая в будущем станет называться Солянским проездом, зеленел пустырь, на котором паслись козы; с другой торчал кривой забор – вот и весь городской пейзаж.

– Да рассказывай ты! – пихнула локтем Соломка. – Кем вчера вырядились? Опять каликами перехожими!

– Нет. Государь дьячком, я монашком, а Басманов – он с нами был – бродячим попом. За реку ходили, по кабакам. Слушали, что в народе про новый указ говорят.

Новый указ Дмитрия Первого объявлял войну застарелой российской напасти – взяточничеству. Царь повелел удвоить жалованье всем служилым людям, чтоб не мздоимствовали по необходимости, от нужды, а кто все равно будет хапать, того приказано карать стыдом: водить по улицам, повесив на шею взятку – кошель с деньгами, связку меха или что им там сунут. Юрка считал, что позор – наказание поэффектней тюрьмы или порки. И, по обыкновению, отправился слушать, как откликнутся на новшество простые люди (он это называл «изучить общественное мнение»).

В дотелевизионную эпоху правителю в этом смысле было легче. В лицо царя мало кто знал, уж особенно из посадских (горожан). Да кому бы пришло в голову, что царь и великий князь может вот так запросто, в латаном армячишке или рваной рясе бродить среди черни.

– Дьячком? Царь-государь? – осуждающе покачала головой Соломка. – Срам-то какой! Ну, чего смолк? Дальше сказывай.

– Тогда не перебивай, – огрызнулся Ластик. И рассказал про вчерашнее.

Сели они за Крымским бродом в кружале (питейном заведении) – большой прокопченной избе с низким потолком, где тесно стояли столы и густо пахло кислятиной. По соседству десяток посадских пили олуй (пиво), закусывая солеными баранками и моченым горохом. Компания была шумная, говорливая – именно то, что надо.

При Годунове тоже пили, но молча, потому что повсюду шныряли шпионы, и человека, сказавшего неосторожное слово, сразу волокли в тайный приказ. Хорошо если просто кнутом выдерут, а то и язык за болтовню вырвут или вовсе голову с плеч.

Нынешний же государь, все знали, доносы запретил, а кто с поклепом или ябедой в казенное место придет, того велел гнать в шею. Жалобы дозволил подавать только открыто, причем принимал их сам, для чего дважды в неделю, по средам и субботам, в государев терем мог прийти всякий. Это новшество, правда, оказалось не из удачных. Обычные люди идти к самому государю со своими невеликими обидами не осмеливались, приходили все больше сумасшедшие либо завзятые кляузники.

Но зато в кабаках теперь разговаривали бесстрашно, о чем хочешь.

К примеру, у красномордого дядьки, что сидел подле окошка, царев указ одобрения не вызвал.

– Возьмите меня, – говорил он, чавкая. – Вот я земской ярыжка (это вроде милиционера из патрульно-постовой службы). Платили мне жалованье копейку и две деньги в день. На это разве проживешь? А ничего, не жаловался. Потому что мне за мою доброту кто яичком поклонится, кто на престольный праздник сукнеца поднесет или так бражкой угостит. Вот я и сыт, и пьян, и одет. А теперь что? Ну, кинули мне от государя три копейки в день. Это разве деньги? На пропитание-то довольно, а женке платок купить? А чадам леденца медового? Тележка у меня вон старая, четвертый год езжу, обода на колесах прохудились. Надо новую покупать, али как? Теперь допустим, поймали меня на малом подношении – скажем, у тебя, Архипка, две щуки взял, за мое над тобой попечительство. Стоит оно двух щук?

– Стоит, кормилец. Еще и плотвичку прибавлю, только не забидь, – охотно поддержал его один из собутыльников, очевидно, торговец рыбой.

– То-то. А мне твоих щук с плотвичкой на шею повесят и зачнут по рынку водить, всяко позоря. Кто после такого срама меня, ярыжку, страшиться будет? Мальчишки засмеют!

– Да-а-а, оно конечно, – повздыхали остальные. Юрка в своей надвинутой на глаза скуфье слушал внимательно, уткнувшись носом в деревянный жбан. Ластик нервно оглядывался по сторонам – ему в этом темном, зловонном кабаке было неуютно. Один лишь воевода Басманов ел и пил за троих. Удивительный это был человек – просто бездонная бочка. Перед выходом в город как следует поужинали. Басманов сожрал пол-гуся, здоровенный кус баранины, десяток пирогов и выпил кувшинище венгерского, а тут потребовал щей, каши, жареных потрохов и уписывал за обе щеки. Широкие рукава рясы закатал до локтей, ворот распахнул и трескал – только хруст стоял.

Не нравилось Ластику, что Юрка так носится с этим боровом. Поставил его главным надо всем войском, слушает его, на охоту вместе ездят.

Говорит, что, хоть у Басманова извилин немного, зато он настоящий мужик – крепкий и верный, такой не продаст. Он и под Кромами за Годуновых до последнего стоял. Уж все стрельцы взбунтовались, перекинулись на сторону Дмитрия, а воевода присягу нарушать отказался. Навалились на него кучей, насилу одолели и привезли к царевичу связанного – на казнь. Басманов и тогда пощады не запросил, только зубы щерил да ругался. Когда же после разговора с глазу на глаз поклялся служить Дмитрию, то сделал это не от страха за свою жизнь, а потому что царевич ему полюбился.

В кабак вошли еще человек десять, сели на лавке у стены. Парни всё крепкие, молодые. По виду боярские слуги или, может, охранники из купеческого каравана – у каждого на поясе нож или кинжал.

Зашумели, загалдели, потребовали штофы с вином, и сразу заглушили всех остальных.

Один из пришедших, правда, не орал, не пил. Надвинул на лицо шапку, привалился к стенке да захрапел – видно, ребята не в первое кружало зашли, успели подогреться.

Юрка недовольно оглянулся на крикунов, потому что мешали слушать.

Один из них заметил и нагло так, с вызовом, сказал:

– Чего кривишься, голомордый? Али не нравимся?

Ластик так и сжался, зная вспыльчивый и бесстрашный нрав государя. Но Юрка ответил довольно миролюбиво – не хотел связываться с пьяным дураком:

– Я не голомордый, я бороду брею. И тебе не мешало бы, а то вшам раздолье.

Это у него такая теория была: что половина эпидемий на Руси происходит от грязных, нечесаных бород, рассадников вшей, блох и прочей пакости. Потому царь и брился, чтоб новую моду ввести. И кое-кто из бояр уже собезьянничал – стали на польский манер носить одни усы или маленькую бородку клинышком.

– Сам ты вша! – заорал парень, да как вскочит, да как бросится на Юрку, и не с кулаками – с ножом.

Басманов, смачно высасывавший мозговую кость из щей, не прерывая этого увлекательного занятия, выпростал из-под стола ножищу и ловко подсек буяна под щиколотку – тот растянулся на полу, среди объедков.