– Вы? – донельзя удивлённым голосом спросил священник.
– Не обращайте на меня внимания, святой отец, – посоветовал Таньги. Как и всякий набожный католик, оказавшись в таком месте, он перекрестился, а уж потом стал оглядываться по сторонам. Тем временем снова раздался голос священника.
– Таньги, вы бы не могли выйти…мне необходимо немного времени, чтобы привести себя в порядок, – деликатно заметил священник.
– Сейчас. Святой отец, я только найду то, что мне нужно!
– Значит вам что-то понадобилось?
– Именно!
– Могу я узнать что именно?
– Уже нашёл! – заявил Таньги. Он без лишних церемоний подошёл к кровати, на которой лежало одеяние священника, и с той же непосредственностью напялил на себя вначале рясу, затем немного провозился с воротником, который никак не желал ложиться на положенное ему место, и уже в конце накинул на себя накидку. Священник следил за всеми этими действиями растерянным взглядом. Таким же был его голос, когда он осторожно спросил у Таньги:
– А в чём же пойду я… к его величеству?
– Его величество подождёт моего возвращения. Так что не торопитесь, святой отец, – как ни в чём ни бывало, заметил Таньги. Он несколько раз одёрнул рясу и надёжно закрыл лицо накидкой.
– Это грех, ибо вы не давали обет служения Господу!
– В душе, святой отец, я ежедневно даю такой обет. Потом я действую по личному расположению королевы-матери. И если мой поступок действительно грешен, так пусть грех падёт на того, кто действительно в том повинен. Я лишь слуга. Мне ли оспаривать решения великой Изабеллы!
– Я непременно выскажу своё возмущение её величеству, – начал, было, священник, но Таньги уже покинул келью. Он со всех ног поспешил к королю. На его радость, все подходы к королевским покоям были буквально забиты придворными. Почти все о чём-то перешептывались. Всё шло как нельзя лучше. Правда, накидка не только скрывала его лицо, но и мешала, как следует разглядеть происходящее. Он мог видеть лишь тех, кто находился прямо перед ним. Таньги не вертел головой и не приподнимал накидки, ибо такое действие могло раскрыть личность мнимого священника и породить волну слухов, которые могли стать столь же опасными сколь и вредными. Посему Таньги даже немного закряхтел, когда гвардеец, охраняющий покои короля, отворил перед ним дверцу. Не успела дверь за Таньги закрыться, как король вскочил с постели и, представ перед «отцом Мезарони», как он полагал, покаянно прошептал:
– Святой отец, я грешен! На самом деле я не болен…
– Отпускаю твои грехи, сын мой, – прогнусавил Таньги, подражая голосу отца Мезарони. Он ещё больше опустил голову и добавил тем же гнусаватым голосом: – Все твои предки притворялись, так стоит ли расстраиваться, что ты унаследовал худшие стороны рода Валуа.
– Святой отец, вы судите нас слишком строго. Разве мы не радели о нашем народе? Мы денно и нощно молимся о благополучии каждого нашего подданного.
– Тебя послушать, сын мой, так ты есть образец святости и подражания!
– Так и есть, святой отец. Я очень стараюсь и этот маленький обман лишь способ установить справедливость.
– А как насчёт других маленьких обманов, сын мой?
– Что вы имеете в виду, святой отец?
– Баронессу Ле Стан! Правда, теперь она уже именуется маркиза Ле Стан. Ходят слухи, что в скором времени она получит новое имя – графиня Ле Стан Д,Страмель.
– Слухи. Всего лишь гнусные слухи, святой отец!
– И то, правда, сын мой. Гнусные слухи. О, какими мерзкими могут быть слухи. Подумать только, подозревать достойнейшего из католиков в богопротивной связи с баронессой…то бишь маркизой. Утверждать, будто милостивейший король навещает эту женщину каждый четверг.
– Каждый четверг? – бледнея, переспросил король.
– Не стоит так волноваться, сын мой. Это всего лишь слухи. Ничтожные…они посмели обвинить лучшего из нас в богопротивной связи с юной красавицей де Брайон. А потом они же утверждали, будто король провёл бурную ночь с этой девицей и с десяток раз заявлял о своих чувствах. Наутро же он с самым лицемерным видом заверял в тех же чувствах её величество королеву. Злые языки…как они посмели очернить прекрасного, искреннего супруга. Будь уверен, сын мой…никто не верит в то, будто наш добрый король часто лжёт, и в особенности никто не станет подозревать его в лицемерии или глупости.
– Только один человек знал все эти подробности, – король, к которому пришло понимание происходящего,…откинул накидку с головы…Таньги. – Я так и знал, что это ты, мерзавец! – гневно воскликнул король, едва показалось знакомое лицо. – Кто ещё мог быть так дерзок и столь непочтителен ко мне!
– Не так громко, Карл! – предостерег Таньги, усаживаясь в своё любимое кресло возле камина. – Не забывай, что ты болен.
– Ты используешь моё беспомощное положение, Таньги. Перестань надо мной насмехаться или даю слово, я «выздоровею» и ты пожнёшь все плоды моего гнева.
Таньги тяжело вздохнул.
– В такие мгновения ты напоминаешь мне, что являешься истинном сыном своей злобной матушки. Она также не была способна оценить добрую шутку.
– Таньги…
– Опять угроза в голосе. Успокойся, Карл. Я не собираюсь рассказывать всем про твои многочисленные измены королеве, хотя и считаю неправильным и опасным такое отношение к женщине, которая так сильно тебя любит. Похоть – это чувство слишком сильно укоренилось в тебе. Порой она заслоняет собой все иные чувства и принуждает совершать очередную глупость. Тут ничего не поделаешь. Посему ложись и притворяйся дальше. Кстати неплохо было бы слегка припудрить щёки. Следует придать им бледности.
– Зачем ты явился в таком наряде? – тяжело вздыхая, спросил у него король.
– Почувствовал в себе святость!
– Таньги, не смей богохульствовать!
Вместо ответа Таньги поднялся. Он выразительным взглядом указал королю на постель, затем тщательно спрятал лицо под накидкой и направился к двери. За дверью его встретили несколько десятков напряжённых взглядов. Придав голосу глубокую грусть, Таньги негромко прогнусавил:
– Слава Господу, наш добрый король чувствует себя лучше!
Затем на виду у всех подошёл к капитану гвардейцев и тихо, но так чтобы слышали находившиеся рядом с ним придворные, сказал:
– Отправьте гонца к его преосвященству в аббатство Сен-Дени!
Все вокруг издали приглушённые восклицания и заволновались, ибо слова священника могли означать только одно – король умирает!
Таньги не замедлил подтвердить подозрения придворных. С этой целью он придал голосу безысходность и нарочито громко произнёс:
– И отправьте гонца к его величеству Людовику,…я хотел сказать «к его высочеству принцу Людовику». Необходимо чтобы он как можно скорее прибыл в Париж.