Странный век Фредерика Декарта - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Шаманаева cтр.№ 42

И я, и моя семья были в недоумении. Получалось, что своим главным наследником профессор Декарт сделал меня. Хотя Фредди по закону носил фамилию Мюррей, он все же был его сыном, мы это безоговорочно признавали и ждали скорее посмертного официального признания и завещания в его пользу. Мать подошла и обняла его.

– Фредди, мальчик мой… Наверное, твой отец не мог придумать, как юридически разрешить эту проблему. Но ты имеешь полное право получить его бумаги и авторские права. И с половиной дома мы тоже все решим по справедливости.

– Моя жена говорит дело, – кивнул отец. – Я сам сразу об этом подумал. Мы все готовы свидетельствовать за тебя. Надеюсь, и Мишель того же мнения. Мэтр Ланглуа подскажет нам, как отказаться в твою пользу.

– Если вы хотите, подскажу, – ответил нотариус, глядя на нас поверх очков. – Но сначала я желал бы услышать мнение мсье Фредерика Мюррея.

Фредди нахмурился и отбросил волосы со лба характерным жестом дяди Фреда. Меня кольнуло прямо в сердце – раньше я у него этого не замечал.

– Мое мнение – нет. Плохо же вы его знали и ничего-то о нем не поняли! А я, кажется, кое-что понимаю. Даже если бы я носил его фамилию и был законнейшим из законных сыновей, он все равно оставил бы самые важные для него вещи тому, кому захотел. Тому, кого сам выбрал. Не думаю, что имею право владеть всем этим, личным, – архивом, домом, правами на издание книг и так далее. Да, он меня любил, я знаю. Но настоящим его сыном – по духу, дядя Макс, не пугайся, только по духу! – был Мишель. Он, в отличие от меня, никогда не скрыл бы от него свою помолвку и свадьбу… Давайте просто примем его волю, не будем воображать себя разумнее и справедливее его и не оскорбим его память предположением, что это завещание он писал в старческой деменции.

И все осталось как есть.

Мой рассказ подходит к концу, профессор. Прошло больше сорока пяти лет с того дня, как Фредерик Декарт упокоился рядом со своими родителями и сестрой на старом гугенотском кладбище Ла-Рошели. Осталось добавить, что произошло за эти годы с некоторыми из тех, кого я здесь упомянул.

У нас с Мари-Луизой в 1910 году родился сын. Мы, не сговариваясь, решили назвать его Фредериком. Его зовут так же, как профессора Декарта, и это его в последние годы заметно смущает, особенно после того, как имя его двоюродного деда получила одна из новых улиц нашего города. Все друзья называют его «Рик», так повелось еще с войны. Он очень смелый человек, мой сын, я им невероятно горжусь. Во время войны он участвовал в Сопротивлении, а в 1944 году, после высадки союзников в Нормандии, вступил в американскую дивизию и воевал до победы, просто не мог поступить иначе. Дома его ждала жена Одиль с двумя маленькими детьми. Сейчас ему сорок два года, он новый владелец и директор типографии. Но главное – он отец моей независимой внучки Соланж и внука-непоседы Жана (который в этот самый момент, пока я дописываю свои воспоминания, упрашивает в соседней комнате бабушку Мари-Луизу отпустить его завтра на яхту друга: они поплывут купаться на остров Олерон).

Моя старшая дочь Мадлен вышла замуж за канадца из Квебека, представьте, тоже потомка гугенотов. Она давно живет в Монреале, там у меня взрослые внуки и уже двое правнуков. Но видимся мы слишком редко – не знаю даже, успею ли я до своей смерти еще раз их обнять. Зато младшая дочь Анук, муж которой получил в наследство небольшой виноградник на другом краю Франции, в Шампани, живет совсем близко – все, конечно, познается в сравнении.

В 1913 году от инсульта умер мой отец. Матери была суждена еще долгая жизнь – она скончалась в конце двадцатых годов. Просто однажды в летний день тихо уснула в своем кресле-качалке под яблоней.

В 1914 году мы с Бертраном ушли на войну. Я не люблю вспоминать об этих четырех годах. Мне повезло, я вернулся живым и невредимым, а мой брат был военным врачом и погиб в том чудовищном сражении под Верденом, где осталось так много наших соотечественников… Будете там – приглядитесь, на обелиске есть и его имя. В трех войнах три поколения бывших Картенов честно сражались за Францию и стали наконец свободны от противоречий Blut und Boden³¹. Мы – французы, а все остальное для нас теперь – только история.

Кузен Фредди всю жизнь носил фамилию Мюррей. В двадцатые годы он с женой Элизабет и детьми переехал из Лондона в Эдинбург и открыл собственное архитектурное бюро. Я уже писал, что мы дружили семьями и неоднократно бывали друг у друга в гостях, что он представлял меня как своего двоюродного брата, но с какой именно стороны – не уточнял. В феврале этого года он скоропостижно скончался. Мне в это до конца еще не верится, поэтому я временами писал о нем как о живом – простите меня за невольный обман. Очень уж мне недостает его жизнелюбия, энергии, но главное, того бесценного качества, которым в полной мере обладал и дядя Фред – способности вносить в любой хаос гармонию, смысл и ясность. В старости Фредди внешне настолько стал похож на профессора Декарта, именно такого, каким я его лучше всего помню, что на похоронах мне казалось, будто я потерял дядю Фреда во второй раз.

У кузена остались сын, ровесник моего сына, и дочь, тремя годами младше. Они знают о том, кто их дедушка, у них дома есть все его книги, а Дженнифер, моя племянница, даже повесила в гостиной его портрет. Но все-таки эту свою семейную тайну они пока не афишируют, и понять их нетрудно. Сами они отнюдь не ханжи, однако этого нельзя сказать обо всех людях из их окружения. Во Франции историки ведь тоже до сих пор не проявляли к ним интереса, в основном – по той причине, что они незаконные потомки… Вы можете, сославшись на меня, написать Майклу Мюррею и Дженнифер Стоукс, я дам вам их адреса. Непременно советую вам встретиться и с вдовой Фредди, урожденной леди Элизабет Оттербери, она должна помнить его рассказы о встречах с отцом. Не бойтесь, что Мюрреи примут вас холодно. Они давно готовы к тому, чтобы публично признать правду, только сомневаются, что научное сообщество уже способно эту правду принять. Сделайте шаг им навстречу, они будут вам благодарны. Научная слава Фредерика Декарта пережила моду, его имя, даже если бы он остался только автором «Неофициальной истории Ла-Рошели», навеки вписано в памятную книжечку музы Клио рядом с именами Гизо, Тэна или Мишле. Его внуки уже не испытывают того, что когда-то мучило моего кузена Фредди. Общественно неодобряемые обстоятельства жизни отца беспокоят и тревожат. Мирные скелеты из шкафа деда или прадеда становится предметом гордости…

Я часто думаю о будущем, пусть оно ко мне самому отношения уже практически не имеет. Мне не все равно, каким я оставлю этот мир. Но, как любой старый человек, мыслями я дома только в прошлом. Многие люди, с которыми меня сводила судьба, стоят передо мной как живые. Фредерика Декарта я вспоминаю чаще других. Если его мятежный дух перешел к младшему поколению (не сомневаюсь, что Соланж, или Жан, или, может быть, Энди рано или поздно доберутся до загадки рода Картенов и сделают то, что не успел закончить дядя Фред), то мне он передал другое свое качество. Я унаследовал от него эту толику соленой и горькой океанской воды в крови, ею он меня усыновил, она течет в нас обоих. Мне стал близок его стоицизм. Замечая, как день ото дня тускнеют глаза, как затихает смех моей милой Мари-Луизы, я понимаю, что вся наша жизнь – череда потерь, и что, может быть, чем терять, уж лучше никогда этого толком и не иметь. Мне открылась его мудрость. Он умел жить среди людей, не обольщаясь и не испытывая гнева, потому что повидал многое в этом мире, заглянул глубоко в себя и понял, что люди не хороши и не плохи – они лишь несовершенные творения Божьи. Чего мне недостает – так это его веры. Не случайно свое кредо он подытожил к самому концу жизни и написал в предисловии к своей последней, незаконченной книге: «Чем дольше я живу, тем меньше могу и знаю. Но тем увереннее я надеюсь. Только недостаточность моих сил дает мне эту надежду. По-настоящему надеяться можно лишь на то, что не зависит от меня самого».