Филип Дик. Я жив, это вы умерли - читать онлайн книгу. Автор: Эмманюэль Каррер cтр.№ 58

Филип Дик знал, что он должен и что хочет сделать: написать и продать научно-фантастический роман. Поскольку речь шла о столь реалистическом материале, это его немного сковывало, но, с другой стороны, и вдохновляло на новые открытия.

Его герой, Боб Арктор, наркоман из грязной развалюхи, в которой обитает большая часть персонажей книги, на самом деле работал под именем Фреда в полицейской бригаде по борьбе с наркотиками. Кто такой он был на самом деле, полицейский, поглощенный своей маской, или же наркоман, ставший осведомителем, трудно сказать, но такое встречается настолько часто, что полиция, с целью защитить своих помощников от агентов наркосиндикатов, внедренных в их собственные ряды, обеспечивает их анонимность с помощью специального «запутывающего» костюма. Это супертонкая мембрана, которую полицейский надевает во время каждого контакта с начальством; она связана с компьютером, чья память содержит несколько миллионов физических характеристик. По мере того как компьютер просматривает память, он программирует цвет глаз, волос, форму носа, зубов, внешний вид так, что на мембране в доли секунды появляются новые очертания, которые тут же сменяются другими. То же самое происходит и с голосом. Все это делает невозможным описание, опознание, фотографирование обладателя запутывающего костюма: благодаря постоянной смене облика, он превращается в идеального «первого встречного».

Интрига книги завязывается в тот момент, когда начальство приказывает Фреду собрать сведения о некоем Бобе Аркторе, не подозревая, что это одно и то же лицо. Арктор послушно забивает свой дом камерами и магнитофонами, которые постоянно ведут запись. Это было мечтой Дика, но не только его: 16 июля 1973 года, во время одного из самых зрелищных поворотов в Уотергейтском деле, выяснилось, что президент Никсон в течение нескольких лет записывал все свои разговоры без ведома собеседников. Как только в Овальном кабинете начинал звучать чей-то голос, тут же включались магнитофоны. Вся Америка была напугана подобным поведением президента, но Дик ничуть не удивился, он даже почувствовал нечто вроде симпатии к своему старому врагу. То, что остальные считали техникой шантажа, он воспринимал как признак беспокойства, столь знакомого ему самому. По его мнению, Никсон хотел сохранить свидетельство не столько того, что говорил тот или иной посетитель, сколько того, что мог сказать сам. Он шпионил не только за другими, но и за собой. Прослушивал ли Никсон когда-либо эти пленки, или ему было достаточно знать, что они существуют? Включалось ли записывающее устройство в тот момент, когда он их прослушивал? Подражал ли он Арктору, который каждые два или три дня надевал свой запутывающий костюм и устраивался перед камерами, отдавая себе отчет в том, что происходило и происходит в его доме? Проблема состоит в том, что каждый день необходимо просмотреть двадцать четыре часа пленки, и даже если бы он смог, не ложась спать, оставаться перед экранами сутки напролет, этого было бы все равно недостаточно, поскольку он считался исполнителем одной из главных ролей в этом фильме и, соответственно, должен был добрую часть своего времени проводить на экране, а не перед ним. Арктор полагал, что ему удалось найти выход из этой ситуации: он решил просматривать пленки не целиком, а выборочно, с помощью быстрого просмотра, как это обычно делают в случае, когда необходимо найти тот или иной эпизод на видеокассете. Например, нет ничего страшного в том, чтобы из трехчасового разговора наркоманов прослушать минуты две, ничего нового они все равно не скажут. Именно так в полицейском государстве осуществляется прослушивание телефонных разговоров: записывают все, но, поскольку в спецслужбах не хватает персонала — ведь нельзя же всех нанять, — прослушивание осуществляется, что называется, наудачу. Но это соображение оказалось для Арктора недостаточным. А если он таким образом пропустит важную информацию? Он мучился еще и от того, что эта информация касалась не кого-нибудь, а лично его, и этот подозреваемый все больше и больше возбуждал его любопытство.

Что делает Боб Арктор, спрашивал себя Фред, когда остается один, без свидетелей? Не окажется ли он, как подозревают некоторые, куда более серьезным звеном в цепочке людей, связанных с наркоторговлей, чем это выглядит на первый взгляд?

Вероятно, Ричард Никсон тоже задавался вопросом, что делает президент. Работает ли он на Москву? Финансировал ли он ограбление в «Уотергейте»? Подделал ли он пленку, которая это доказывает? Существует ли пленка, на которой снято, как он подделывает первую пленку?

Филип К. Дик спрашивал себя: что делал Филип К. Дик во время ограбления его дома в Сан-Рафаэле?

Чем больше Филип об этом думал, тем менее невероятной ему казалась версия полиции о том, что он сам же это все и подстроил. Дик не мог вспомнить ничего подобного, но он прекрасно знал, что это ничего не доказывает. Его друзья, которые вначале были согласны с полицией, теперь слишком уж единодушно отвергли это подозрение. У Дика не было пленки, и он не мог получить ее где-нибудь; он решил, что истина так и остается скрытой от него. Его интересовало, в первую очередь, на что указывает способность спокойно рассматривать подобную гипотезу с точки зрения состояния его умственного равновесия. Сделал ли он еще один шаг по направлению к безумию или, напротив, достиг ясности, позволяющей ему трезво оценивать свои прошлые безумства?

Зная, что это также ничего не означает, Дик, тем не менее, чувствовал себя здравомыслящим как никогда. Так как теперь паранойя стала одной из наиболее распространенных страстей в Америке, он отбросил свою собственную, подобно тому как эстет отказывается от ставшей повсеместно распространенной изысканности, и, сведя ее к простому нервному расстройству, пытался установить его причины. Дику казалось, что он не только смог определить, почему до встречи с Тессой его отношения с женщинами постоянно заканчивались одинаково плачевно, но и выяснил, что определяло его интеллектуальную и психическую жизнь.

Филип Дик априори совершенно искренне отвергал идею о том, что все происходящее с ним может быть результатом случайного стечения обстоятельств, своего рода танца электронов, лишенного хореографического замысла, произвольных комбинаций. С его точки зрения, все должно было иметь смысл, и он вновь проживал и изучал собственную жизнь в соответствии с этим постулатом. Однако от мысли, что все на свете имеет значение, легко дойти до идеи о том, что за всем стоит некий умысел. Если вы воспринимаете свою жизнь как рисунок, то незамедлительно понимаете, что он выполнен в соответствии с некоторым планом, и тут же начинаете интересоваться, кто его автор. Это смутное чувство-подозрение, которое все мы испытываем в большей или меньшей мере, оказалось полностью реализовано: в религиозной вере и в мировоззрении параноика. Поскольку Дик не понаслышке знал и то, и другое, он все больше и больше сомневался, что между ними вообще есть разница.

Ошарашенный, Дик не хотел больше верить в то, что реальность скрывает за собой что-нибудь другое, некий ковер, у которого мы видим лишь изнанку, но чья лицевая сторона однажды предстанет пред нами. Он слишком долго слушал болтовню апостола Павла и Винни-Пуха: «В настоящее время мы видим все лишь в тусклом зеркале, но однажды мы увидим, и нас увидят лицом к лицу…»; «Мы все снова окажемся на другом краю леса, там всегда будут играть маленький мальчик и его медвежонок…» Пришло время согласиться с суровой мудростью Лукреция: «Мы ничего не почувствуем, потому что нас уже не будет». Там не будет никого, чтобы встретиться лицом к лицу при свете дня, и то, что мы считаем смутным видением в зеркале, на самом деле является искаженным отражением нашего страха перед смертью и перед бессмысленным страданием. Хотя сей материализм считается в современных агностических обществах официальным выражением здравого смысла, Дик не сомневался, что в глубине души в это мало кто верит. Несмотря ни на что, людям хочется верить, что во всем этом есть некий смысл. Дик узнал на собственном опыте, куда это ведет, и теперь считал своим долгом предупредить себе подобных.