Филип Дик. Я жив, это вы умерли - читать онлайн книгу. Автор: Эмманюэль Каррер cтр.№ 32

И возможно, только мысленно, пребывая под контролем Палмера Элдрича, Барни, Анна и марсианские колонисты, веря, что перемещение закончилось, обмениваются своими впечатлениями. Все посчитали пережитое просто чарующим, но согласились, что там было нечто, как бы это лучше сказать… нечто странное, смущающее, «что-то вроде стелющегося присутствия, как тень на столе»…

— Эта тень, это нечто, — сказал Барни, — имеет имя, которое вы узнали бы, если бы я вам его назвал. Хотя ясно, что эта тень никогда и не мечтала о таком названии. Мы сами дали ей это имя. Рано или поздно мы должны были с ней встретиться.

— Вы хотите сказать, это — Бог? — выдохнула Анна. — Бог… который причиняет зло?

— Это всего лишь один аспект, подсказанный нашим субъективным опытом.

Дик был католиком. Новоявленным и на свой манер, но католиком. Напечатав этот обмен репликами, он подумал, что не может вот так закончить роман, и добавил теологический спор между Анной и Барни, довольно красивый и весьма странный. Они оба знают, что в настоящий момент, пока длится то, что они считают своей жизнью, а может быть, и после, Элдрич будет жить в них. Кажется, что все вернулось к нормальной жизни, но он еще тут, он всегда будет тут. Может быть, этот кошмар — это и есть Бог. Однако оба знают также, что есть разница между его присутствием и «тем, кто посетил нас за две тысячи лет до него». Разница состоит в том, что Элдрич только воспроизводит наше человеческое желание увеличивать, вместо того чтобы уменьшать, жертвовать, вместо того чтобы быть принесенным в жертву, олицетворяет наши ограниченные, животные предпочтения, наше стремление завоевывать, этот Бог-грабитель является совершенно по-глупому естественным. Тогда как другой, тот, что пришел две тысячи лет назад, мягкий и скромный, стремился только убавлять, давать, вместо того чтобы брать, вплоть до того, что пожертвовал ради людей своей собственной жизнью, знак того, что Он существо сверхъестественное и, парадоксальным образом, более реальное, чем Элдрич.

Филип Дик был католиком, но также он был и Диком Крысой, а потому не мог удержаться от того, чтобы как следует не закрутить сюжет, кстати, именно из-за этого ему стоило больших трудов заканчивать свои книги. Было неплохой идеей связать книгу о Палмере Элдриче с Христом. Но как только глава была написана, у автора, должно быть, возник соблазн: несмотря ни на что, оставить последнее слово за Элдричем. Это объяснялось одновременно собственно философским страхом делать заключения и давнишней склонностью, детской и порочной, к историям о провале, к риторике фильмов ужасов. Кажется, все заканчивается просто замечательно, чудовище мертво, жизнь продолжается, все с облегчением вздыхают, как выжившие, так и зрители, за исключением самых сообразительных из них, потому что они-то как раз в курсе, что, если режиссер знает свое дело, он приготовил для них ужас из ужасов, заключительный эпизод, который все перевернет и пригвоздит вас к креслу. Да, Дик был католиком, но последнее слово у него неизбежно выпадает на долю чудовища, олицетворяющего мрак и ужас. Лео, находясь в ракете, летящей на Марс, замечает, что у всех пассажиров, включая его самого, внезапно появилось по три стигмата Палмера Элдрича, и понимает, что чума побеждает даже без помощи наркотика. «А если зараза, — волнуется он, — уже добралась до мозга? Вдруг мы олицетворяем не только внешний облик этого чудовища, но также его рассудок, выходит, тогда все наши планы ее уничтожить уже изначально обречены?»

На этом Дик и остановился. Финал истории об игрушках, приведенный несколькими страницами раньше, кажется мне более оригинальным и изящным. После того как все солдаты игрушечной крепости пропали, сама таинственная крепость становится неподвижной. Она не взрывается, не превращается в нечто иное, с ней вообще больше ничего не происходит. Игра кажется оконченной. А загадка остается, неразрешенная и обманчивая. Пребывая в сомнениях, таможенники запрещают ввоз этой игрушки на Землю, также как и костюма ковбоя, распространителя шизофрении. Напротив, они пропускают безобидный вариант Монополии, про которую вскоре становится известно, что в нее играют по принципу «кто теряет, выигрывает». Игра приобретает сказочную популярность среди молодежи. Молодые земляне позволяют околдовать себя этой игрой, изменить себя этим правилом, которое отныне определяет их поведение. Оказывается, загадочная крепость, и костюм ковбоя, искусственно вызывающий безумие, служили лишь прикрытием; настоящая же опасность таилась именно в этой игре. Когда Ганимед решит попасть на Землю, ее жители не окажут сопротивления: они просто подставят другую щеку, станут жертвами неслыханного способа завоевания, который состоит в полном превращении их в христиан, в баранов, готовых к закланию. И призыв к смирению исходит не от любящего Бога, как мы предполагаем, а от воинственных завоевателей. Получается, что Иисус, если это так, также является всего лишь агентом Палмера Элдрича.

Весной Филип Дик сбежал от жены и вернулся обратно в Беркли. Вновь появившись там после тошнотворного перерыва, вырвавшись из мрачных застенков несчастного брака, Дик обнаружил, что в его отсутствие мир изменился и что эти изменения ему нравятся. Прозябая в глуши, он даже толком не знал о том, что происходило в стране в начале шестидесятых годов. Он слышал разговоры о первых студенческих демонстрациях против расовой дискриминации, о Кэрил Чессман, о Мартине Лютере Кинге, о новых наркотиках, в употреблении которых его подозревал доктор Флайб; он плакал, узнав об убийстве Джона Кеннеди. Но все это, казалось, происходит только в радиоприемнике, из которого доносился гнусавый и пронзительный голос двадцатилетнего гения Боба Дилана: «Времена изменились». У Филипа Дика возникло впечатление, что речь шла о других временах параллельного мира, театра настоящей жизни, на сцену которого он никогда не попадет. Его освобождение опровергало это утверждение, пьесу не сыграют без него, он найдет в ней подобающую роль.

Один мой знакомый унтер-офицер делил подсудимых, а следовательно, и все человечество, на два абсолютно противоположных лагеря: славных малых и плохих парней. Я считаю подобную классификацию исчерпывающей, и, думаю, нетрудно догадаться, кто входит во вторую категорию. Тем, кто еще не догадался, я советую бросить взгляд на портрет Боба Дилана на обложке пластинки, упоминаемой несколькими строчками выше: хрупкий, надменный, упрямый, с девичьими ресницами; вся его поза говорит о решимости заявить «нет», о чем бы его ни спросили — вот что характеризует плохого парня во всей его красе. В результате великих перемен, которые превратили подобных людей в героев того времени, недостатки Дика стали козырями. Он так и не закончил образования? Тем лучше, тогда любили бросивших учение, тех, кто отрицал систему и ее ценности. Дик был на контроле ФБР? Это стало знаком отличия. Он писал в непонятном, пролетарском жанре? Достойный восхищения отказ льстить зомби в галстуках от литературной элиты. Ему не удалось стать славным малым? Из него выйдет блестящий плохой парень.

Робкий подросток, скромный буржуа, чувствующий себя не на своем месте, в 1964 году Дик весьма удивился, обнаружив, что находится в полном согласии с духом времени. Он, постоянно чувствовавший себя на обочине, совершенно выпал из этой жизни на несколько лет, в течение которых обочина, оказывается, превратилась в центр мира, так что теперь он без труда внедрился на обочину этой обочины, в небольшое сообщество авторов научной фантастики, живущих на побережье Мексиканского залива. Все они отпускали длинные волосы, украшали себя изделиями народных промыслов и курили «травку». В довершение всего, это сообщество было весьма эндогамным. Романист Авраам Дэвидсон только что полюбовно разошелся со своей молодой женой Гранией, которая восхищалась Диком и, несмотря на серьезные проблемы с весом, была не лишена привлекательности. Они вместе обратились за советом к «Ицзин» и им выпала гексограмма Пи, солидарность, союз. Связанные своего рода любовной дружбой, Филип и Грания решили поселиться вместе в домике, который стал сборным пунктом для живущих по соседству фантастов. После ссылки в Пойнт Рэйс, после душной семейной клетки, этот пылкий социальный инстинкт восхищал Дика и льстил его самолюбию, которое Анна, благоговевшая перед «большой» литературой, испытывала в течение пяти лет. Теперь он наслаждался, живя в настоящем: сидя по-турецки или валяясь на старых диванах, при том что никто не переживал, что они запачкаются, среди равных ему людей, которые считали научную фантастику королевской дорогой, а его самого — ее самым смелым землемером. Дик перестал подстригать бороду. Несмотря на то, что в «Университетской музыке» он отказывался продавать что-либо другое, кроме пластинок с классической музыкой, и воспринял первые произведения рок-н-ролла с презрением юного старика — для Элвиса было сделано исключение, так как у того тоже была сестра-близнец, родившаяся мертвой, — он стал экспертом в том, что начали называть поп-музыкой. Щелкая пальцами, трясясь, Филип Дик всем своим тяжелым телом выражал страстное желание расслабиться. Жизнь, думал он, наконец началась.