Нет, наверное. Не была бы. Легко судить людей с высоты опыта, но кто сказал, что ее опыт верен для всех и сразу?
Ладно, это потом. А сейчас хоть косу переплести, что ли…
* * *
При взгляде на русского государя дона Хуана одолел новый приступ тоски. И было с чего. Карлос, бедный малыш… ему бы хоть десятую часть такого здоровья, обаяния, красоты! А этот мужчина смотрит весело и дружелюбно.
– Рад видеть вас на Руси, дон Хуан. Хотя и предпочел бы, чтобы это случилось при более благоприятных обстоятельствах.
Вот когда поблагодаришь сестру за выученные в детстве языки. Учил-то он больше итальянский, но и испанский затронуть довелось.
Испанец поклонился и тоже заговорил по-русски.
– Ваше величество, я счастлив, что вы соизволили уделить мне ваше бесценное время.
Фраза вышла откровенно корявой, акцент был – хоть ножом режь, но учил ведь, старался! Как такое не поощрить?
Вечер был задуман как чисто семейный. Алексей с женой, Софья с супругом, ну и дона Хуана пригласили. Без спутницы, зато с Дмитрием в качестве переводчика. Мало ли…
Приглашать Марью или Любаву посчитали нецелесообразным. Всему свое время, и сватовству – тоже.
– Я тоже рад видеть вас.
Неспешная светская беседа – к чему она? Разговоры о погоде, природе, о русских и испанских обычаях, в сущности, ни о чем. Но в то же время… Ничто иное не позволяет так прощупать собеседника, определить его настроение, готов он к сотрудничеству или нет, его душевное состояние… спрашивать в лоб? Зачем? Будет еще время атаковать.
Дон Хуан и верно сначала чувствовал себя чуть скованно, как и Ульрика, но потом (усилиями четырех человек) и тот, и другая расслабились – и беседа потекла легко и непринужденно.
Самое серьезное началось уже потом, после ужина. Когда подали чай с разными закусками и заедками, и все перебрались из-за стола в уютную гостиную. Дон Хуан чуть косился на Дмитрия, но юноша вел себя безукоризненно, словно каждый день с принцами да королями обедал. Непринужденные манеры, великолепная осанка, улыбка, первым в разговор не лез, вмешивался, только если дон Хуан не справлялся (поди вырази свою мысль правильно, когда люди плохо знают испанский, а ты – русский! Тут и латынь не поможет), отвечал, когда к нему обращались – но и только.
Не слуга, нет. Но… кто?
Все прояснил Иван Морозов, подметив недоумевающие взгляды и переглянувшись с царем.
– Деметрио – наш друг и воспитанник. Почти брат. Как и все, кто учился в царевичевой школе. Все мы русские люди, и все работаем на благо Руси. Хоть царь, хоть псарь. А это… объединяет.
Дмитрий чуть склонил голову. И тоже дополнил:
– Каждый из воспитанников в свое время остался сиротой. Почти каждый. И мы твердо знаем, что наша мать – это Русь. А вместо отца у нас Алексей Алексеевич. Он дал нам новую жизнь, и мы с радостью отдаем ее на благо родины.
Пафосно это, кстати, не звучало. Скорее – убежденно. Юноша верил в сказанное, и от этого его слова были неотразимы.
– Хотел бы я, чтобы так говорили и в Испании, – вздохнул дон Хуан.
– Так кто же вам мешает? Открывайте приюты под покровительством короны, с воспитателями поможем, – Софья решила попробовать начать атаку. – Единственным нашим условием будет невмешательство инквизиции. Наши люди – православные и такими останутся, но обращать в свою веру они никого не будут. Просто учить письму, счету, естественным наукам. А в ваши школы нужны грамотные католические священники. Не фанатики, а истинно верующие и идущие к свету. Думаю, в Испании таких много.
Дон Хуан только улыбнулся. Горько и кривовато.
– У меня другая ситуация. Вы знаете, ваше высочество.
Софья пожала плечами:
– Кроме возраста у вас с Алексеем нет разницы. Вы наследник – и он был наследником, когда мы открыли первую школу.
– Я не наследник. Я… труп.
– Физически – нет. А политически – все зависит от вас, – Софья отступать не собиралась. А ответить ей резко не мог уже благородный дон. Не та женщина, не то место…
– Политически… Вы не все знаете. Я бастард, пусть признанный, но в глазах наших вельмож я навсегда останусь… не вполне…
– Высокого происхождения, – подсказал Дмитрий.
– Да, можно и так сказать.
– Осетрины второго сорта не бывает, – усмехнулась Софья. Выплыло ж вот. – Либо она свежая – либо тухлая. Сейчас ваша аристократия объедается тухлой рыбкой по уши. Думаю, к вашему возвращению они будут в тихом восторге от королевы-матери и сменяют ее хоть на кого. Лишь бы мозги были.
– Вы мне предлагаете поднять бунт?
– Нет!
– Нам это невыгодно, – спокойно вмешался Алексей Алексеевич. – Более того, если у вашего брата появится сын, будет намного лучше. Законные права на престол, подходящая невеста – и любящий дядюшка, который сумеет воспитать мальчика. Разве нет?
По губам дона Хуана скользнула горькая усмешка.
– Вы в это не верите?
– Не стану вам лгать. Не верю.
Дон Хуан горько усмехнулся.
А как бы хотел верить! Пока не поговорил с учеными из Университета, пока не посмотрел на опыты, не полистал отчеты, не посидел над ними ночами, осознавая, что вон она – гибель его династии, в чернильных кляксах на хрупких пергаментах…
Русский паренек Алексей Лобанов сейчас проводил опыты по выращиванию гороха. Софья тысячу лет назад забыла про законы Менделя, а вот пришлось вспомнить. И пробовать подтверждать их практикой. Горох с зелеными и желтыми горошинами, с красными и белыми цветками…
Пусть здесь не слышали про генотип и фенотип, это не страшно. Свои термины изобретут – и за наследственностью следить будут. Еще как будут.
И дон Хуан потихоньку поверил. И пожалел брата.
Что же натворил отец в погоне за сохранением родовых владений?! Как он мог?! Пусть не знал, не догадывался, но все равно – больно. Видеть маленького Карлоса, такого беспомощного, чего уж там, уродливого, с отклонениями… И понимать, что это они, они сами!
Не кто-то другой – они!
– Ваша сестра, ваше величество, уже предлагала мне этот выход. Но…
– Вы дали кому-то слово?
Обдумав всесторонне поведение дона Хуана, Софья решила, что это может быть только клятва. Иного решения нет. Не самоубийца ж он, те до полтинника не доживают!
– Отцу. Перед смертью он взял с меня клятву, что я никогда не буду претендовать на трон Габсбургов. И я обещал.
– Для себя или для своих детей? – прищурился Иван Морозов.
– Я дал клятву.
Дон Хуан пожал плечами. Про детей сказано не было просто по причине их отсутствия. Двенадцать лет назад он и не думал о браке.