Царевна Софья.
Что может любая мать сказать о своей невестке?
Что та забрала у нее сына. Точка.
И ведь верно – забрала. Вот не женился бы Ванечка на царской сестрице, нашел бы себе кого другого…
Феодосия на миг представила, как бы это выглядело. Сынок по-прежнему оставался бы царевым ближником, но возвращался бы по вечерам домой, не ночевал в Кремле, не мотался, может быть, по всей стране за государем или за его сестрицей, а приходил бы, мать целовал.
Другая бы ему уж и деток родила, а царевна ровно до ста лет жить собирается! Ни словом, ни звуком! Дела брата ей важнее, чем семья! Сын об этом с гордостью говорит, а мать-то слушает с ужасом! Ни вышивать, ни домом заниматься, ни детей рожать – царевна то в Дьяково, то в Новгород, то в Суздаль, то еще куда…
Государь приказывает – она и едет! И Ванечка с ней! Разве ж это нормально для женщины?! И сын с этим мирится, ничего неладного не видит!
Присушила она его, как есть присушила.
– О Ванечке думаешь, сердце мое?
Матюша вошел тихо-тихо, ровно котяра громадный, подкрался сзади, руки на плечи положил, у Феодосии так сердечко трепетом и зашлось! А ведь не молодка уже!
– Да, родной мой.
– А ты не беспокойся за него, мальчик счастлив.
– Да разве ж будет он счастлив? С этой…
– Царевной?
Феодосия прикусила губу, чтобы не сказать лишнего, но муж понял. И покачал головой.
– Ты и сама знаешь, что напраслину на нее возводишь. Она за твоего сына и убьет, и умрет…
– А за брата и того раньше.
– Не за брата, за государя земли Русской. Как и нам надлежит. Только для нас мелкие домашние дела важнее, а Софья все без остатка брату отдает. И Ваня тоже все отдаст ради служения государю. Разве плохо то?
– Я его почти не вижу!
– Вырос мальчик, сердце мое. Вырос. Не ревнуй, у тебя младшие есть. А ему пора уж крылья расправлять и свое гнездо вить.
– Вот и вил бы… здесь! Разве ж плохо? Терем пустой!
– Неуж вы бы с Софьей под одной крышей ужились? – Матвей подсмеивался, но так беззлобно, что женщина и не подумала обидеться.
– Нет. Наверное, нет.
– Терем бы по бревнышку раскатали, знаю я тебя. И царевну знаю – кремень. Не ужились бы вы, огня было бы… А Ваня сгорел бы в нем, что пук соломы. Вы бы душу ему надвое разорвали.
– Я?! Своему сыну?! Никогда!
– Отпусти его, родная. Отпусти. Мальчик вырос.
Матвей не спорил, просто шептал, а Феодосия все сильнее осознавала, что он прав. И отпустить придется.
Может, и не идеальная жена Софья, да ведь любит ее сынок. И она его тоже любит… Ваня, считай, третий человек в государстве сейчас. Государь к сестре прислушивается да к Ивану!
А все же…
Нет! Нет идеальной невестки для свекрови!
Матвей понял чувства супруги по подрагиванию ноздрей, по сдвинутым бровям, но больше спорить не стал. Феодосия не глупа. Может, Софью она и не полюбит, но гордыню смирит. А где осознание, там и понимание. Где понимание, там и мир будет. Дайте лишь время.
* * *
Император всея Римской Империи Леопольд Первый писал письмо. Скользило перо по дорогому пергаменту, не по бумаге. Хотя и стоило бы…
Кому писать!
Этой твари, которая мутит венгров, подбивает их на беспорядки, даже сумела отколоть кусок его личной территории… этому Текели! Да будь его, Леопольда, воля, болтался бы тот в петле! И самое ему там место было бы!
Но не сейчас…
Не когда к границам его страны идет турецкое войско. Громадное! И… Леопольду было страшно. Он уже не вспоминал, что такое же, даже больше и страшнее, войско двигалось на Польшу – ну так ничего, отбились… но кого волнуют эти варвары? Пусть только попробуют не прийти на помощь!
Негодяи…
Он вежливо писал, что Австрия, конечно, может признать суверенитет – и даже даровать Имре княжеский титул, но… пусть тот подтвердит свою преданность – делом. Например, первым встанет воевать с турками. Не пропустит их через свои земли.
В конце концов, Вашварский мир еще не окончился! Так что… подлость сие! И бесчестие падает не только на головы турок, но и на головы их пособников.
Союзные войска еще не пришли, так что Леопольд хватался за соломинку – и отчетливо понимал, что могут ведь и не успеть.
И вряд ли его что-то спасет.
Германские княжества?
Венеция?
Он писал всем – и отчетливо понимал, что может, еще как может проиграть. А в политике проигрыш не прощается.
* * *
– Ежи!
– Ян!
Ясновельможные паны крепко обнялись, не обращая внимания на разницу в состояниях. Подумаешь – один чуть ли не богаче короля, а второй вынужден жить на Руси, потому что дома ему сейчас будет… тяжко. Главное – воинская дружба, а она их соединила накрепко узами симпатии и взаимного доверия.
– Как дела, друже?
– Пока не жалуюсь. – Ян усмехнулся. – Мы с Еленой недавно повенчались.
– Да что ты! Радость-то какая…
– Только это втайне. В королевской часовне, свидетелями их величества были… Елена непраздна.
– Ян, так это ж замечательно!
– То верно, да мы на войну уходим. Случись со мной что – она пани Собесской останется, не русской девкой. Сам понимаешь.
– Шипят наши гады? То есть паны?
– Шипят.
Ян поморщился, что не укрылось от взгляда Ежи.
– И у меня Бася тож… второго ждем.
– Ну, поздравляю! Как только ты решился ее оставить…
– Она сейчас в Дьяково, не в Кремле. А там царевна Анна всем нынче заправляет. Царевна Софья теперь рядом с братом днюет и ночует, тяжко государю. А вот другие царевны поразъехались. Царевна Анна в Дьяково, царевна Татьяна в Крыму с мужем…
– Вот уж где дело невиданное! Царевна да простой казак, чуть ли не вор…
– Э, нет. Род Разиных – тоже древний. Да и то сказать – необычно уж то было, что царевны замуж повыходили. А коли дала та стена трещину, так уж и не важно, речная ли вода льется, озерная ли… все одно пить можно. Что Ордин-Нащокин, что Разин многое для Руси сделали. Вот и награду получили по заслугам.
– Да…
– Но и тебе ж грех жаловаться? Государь тебя не обижает, вести доходят…
– Скромничать не стану. И верно, войско на мне, границы, крепости ставим, Иероним тебе приветы передает…
– Лянцкоронский? Как он там?
– В Каменце комендантствует. Говорит, краше прежнего город отстроили. Не жалеешь, что уехать пришлось?