В первые дни он почти не вспоминал об увиденном. Казалось, что все это происшествие прошло для него практически бесследно. И все бы, наверное, закончилось хорошо, если бы постепенно Алекс не начал понимать, что его мучает тоска по увиденному. Жизнь вокруг него вдруг перестала казаться реальной, как будто бы была соткана из вязкого полотна тумана, а немыслимая реальность цвета и света, воздуха и деревьев этого нелепого несуществующего мира превратилась в источник постоянной гложущей боли. Сначала эта боль поднималась как легкая дымка, но потом наполнила душу, становясь все гуще и тяжелее; Алексу больше не удавалось себе в ней не признаваться. В душе все ныло и манило этой лживой надеждой, видением мира, которого не было. «Его нет, его нет», – повторял себе Алекс, но память настойчиво отвечала ему: «Нет, он есть». Наконец, в состоянии невыносимого внутреннего хаоса, он не выдержал и после работы поехал на Халису. Полуразбитые дома показались ему еще грязнее и страшнее, чем раньше. Он припарковался и бросился бежать к своему дому, цепляясь о ржавое железо, спотыкаясь о какие-то ямы; даже мысль о наркоманах и бездомных, останавливавшая его все это время, как-то совершенно выветрилась у него из головы. На одном дыхании он вбежал на второй этаж, пробежал через две пустые комнаты, почти упал, споткнувшись о разорванный матрас, рванул на себя дверь шкафа и уткнулся в грязную и покореженную заднюю стенку. Алекс толкнул ее – стенка чуть прогнулась, напряглась, но не поддалась; тогда он попытался забраться в шкаф, даже закрыл за собой дверцу, в полной темноте задержал дыхание, снова открыл дверцу, постучался в заднюю стенку, бросился на нее с разбегу, толкнув ее обеими руками, потом опустился на корточки, сжал голову ладонями и завыл, как брошенная собака. Но духи комнаты сохраняли молчание.
Алекс понял, что ему, вероятно, потребуется помощь; он всегда верил в профессиональную помощь, как и вообще верил в профессионализм. И все же чувство неловкости и стыда, которое его мучило, было столь велико, что поначалу он пошел к одному из своих знакомых, профессиональные качества которого он, впрочем, оценивал достаточно высоко. Этот знакомый занимался одним из направлений прикладной психологии, называвшимся «нейролингвистическим программированием». В этом названии слово «программирование» всегда казалось Алексу гарантией надежности, своего рода знаком качества, защитой от гуманитарной беспредметности и шарлатанства. Больше всего он боялся того, что знакомый поднимет его на смех, но этого не произошло, и он выслушал Алекса чрезвычайно серьезно. Из его рассказа нейролингвистический программист сделал вывод, что на почве опьянения в тяжелой форме и конденсированной усталости у Алекса произошло самопроизвольное, как он сказал, «якорение» на образе приснившегося ему шкафа. Он снял якорение со шкафа и перенес его на объект, который должен был стать продуктивным для положительных эмоций и, соответственно, постоянно доступным; в качестве такого объекта они выбрали компьютерную игру «Мир пиратов». Но Алексу так и не захотелось в нее играть. Все, что ему хотелось делать, – это лежать, повернувшись лицом к стенке; и именно так он провел несколько последующих дней. В голове было холодно и пусто.
Тогда он отправился к психологу более традиционному. Он выбрал женщину, снова испугавшись, что мужчина станет над ним смеяться. Визиты к ней обходились ему довольно дорого и грозили растянуться на длительное время, но они давали надежду на то, что принесут примирение и избавление. А тем временем в душе у него продолжал светиться, ныть и болеть этот утраченный светлый мир реального. «Вы понимаете, что его не существует?» – спрашивала Алекса психолог, и он послушно отвечал: «Да, понимаю». «Он выдумка», – говорила она. «Выдумка, – соглашался Алекс. – Он мне приснился». «Все на свете, – говорила психолог, – делится на факты и вымыслы, вы согласны?» «Согласен», – соглашался Алекс, и он соглашался искренне, поскольку мало кто мог относиться к фактам с большим уважением, чем он – и с большим презрением как ко всему, что не относится к полезным фактам, так и ко всем, кто занимается подобными вещами. «Да, – говорил Алекс, в который раз все обдумав, – это мир фантазии, и его не существует. Он может быть терапевтически полезен, если на нем не происходит фиксации. Он даже может оказаться крайне успешным коммерческим проектом. Но в основе коммерческого проекта лежит реальное. Я же злоупотребил чтением книг и начал принимать свой сон за реальность». Психолог сказала Алексу, что ему нужно срочно найти девушку, для того чтобы снять фиксацию на своем воображении. Он послушно записался на сайт знакомств – указав возраст, наличие квартиры и машины, профессию и зарплату, – и последующие две недели почти каждый вечер встречался с какой-нибудь женщиной в кафе. Это помогло ему немного развеяться, хотя и оказалось процессом более сложным, трудоемким и утомительным, чем он думал. И все же к концу второй недели он смог отчитаться перед психологом, что у него есть постоянная девушка. «Дальнейшее – только вопрос времени, – сказал она. – Пока, если хотите, можем назначать по две встречи в неделю». Но время не помогало.
Время от времени, так ни разу и не рассказав об этом психологу, он с чувством горечи и стыда возвращался на Халису; шкаф стоял на том же самом месте – старый и непроницаемый. Алекс даже как-то заночевал рядом со шкафом, надеясь, что, может быть, ночью духи проявят себя, но снова ничего не произошло – за исключением того, что после бессонной ночи голова была тяжелой, как после попойки. Поскольку от его девушки не оказалось никакой пользы, а времени она отнимала довольно много, постепенно он от нее как-то избавился и стал много гулять в одиночку, хотя – для случайности слишком часто – все равно возвращался на Халису. Но однажды душным вечером Алекс забрел в пустые дома в Вади Салиб; в отличие от Халисы здесь стоял брошенным целый квартал. Он так привык к своим мыслям про пустые дома, что – почти автоматически – забрался на второй этаж одного из них, взглянул на неожиданно взволновавшее душу голубое Средиземное море, на небо, укрытое перистыми облаками, решил подождать заката и уснул. Когда он проснулся, в комнате было темно, и он понял, что в ней есть кто-то еще. Поначалу вздрогнув, Алекс подумал, что если этот кто-то не тронул его, пока он спал, и даже не потревожил его сон, то он, вероятно, и не представляет особой опасности. «Добрый день», – сказал Алекс в почти полной темноте, но темнота промолчала. И все же там кто-то был. «Добрый день, – сказал Алекс. – Меня зовут Алекс. Я программист». На другой стороне комнаты зашелестели шаги, и Алексу показалось, что сгусток темноты проскользнул вдоль стены. «Добрый день, – снова сказал он. – Кто вы?» – спросил Алекс. «Я когда-то построил в этом городе две башни, – ответила тень, – черную и белую». «И где они теперь?» – снова спросил Алекс. «Теперь их нет, – сказал его собеседник. – А теперь, когда я рассказал свою, расскажи же и ты свою историю, потому что ты выглядишь человеком, потерянным в любви». «Это так и есть», – согласился Алекс и рассказал свою историю и историю своего шкафа, а призрак подошел ближе и, по-птичьи вытянув шею, одобрительно кивал головой. «И что же ты хочешь знать?» – спросил он, внимательно выслушав Алекса. «Я хочу узнать, как туда вернуться, – сказал Алекс. – Ведь я уже не тот, кто был там лишним». «Ты все еще неправильно задаешь вопрос», – ответила тень. «Хорошо, – продолжил Алекс, – я хочу узнать значение своего сна и значение снов вообще; я хочу узнать, что значит видеть сны, что значит быть сном. Я хочу узнать, что значит любить сны. Я хочу узнать, как могло так получиться, что сны оказались важнее фактов. Я хочу узнать, почему для меня мой сон и есть тот самый единственно важный факт, – он почувствовал, что задыхается, перевел дыхание и продолжил: – Психолог сказала мне, что это называется воображаемым; я хочу узнать, что значит быть воображаемым, что значит иметь воображение, что значит быть с воображаемым». Призрак расхохотался. «Вот теперь ты уж точно задаешь неправильные вопросы; хорошо, что ты не спросил меня об этом с самого начала». Алекс замолчал и снова, как тогда, до боли сжал голову ладонями. «Кажется, я знаю, – сказал он. – Я много про это думал. Я хочу узнать, как надо понимать сны, потому что только в снах и есть реальное».