Алекс сделал шаг вперед, потерял равновесие и полетел в пустоту. За его спиной – отчетливым всполохом и всплеском – темнота разорвалась хохотом. Духи дома радовались и смеялись. Впрочем, ударился он совсем не больно. Чуть полежав, Алекс встал, стряхнул с себя грязь, мокрый снег и какие-то листья и, увидев серую полосу света чуть впереди, направился к ней. Постепенно светлая полоса расширилась и стала ярче. «Черт, откуда здесь снег? – изумленно подумал он. – Не мог же я так ужасно напиться. Я же совершенно трезв». Он шел по снегу, пробираясь сквозь кусты, и думал о том, что если в ближайшее время не выйдет на тропинку, то почти точно попадет в заросли колючек и ежевики на дне долины Рушмия, откуда до утра ему уже точно будет не выбраться. «Хорошо хоть не свалился в канализационный люк», – мрачно подумал он. Но неожиданно заросли расступились, и на холме – на другой стороне долины – Алекс увидел замок. «Это, наверное, замок Рушмия», – подумал он, но с определенностью он это сказать не мог, поскольку замка Рушмия никогда не видел. «Это, конечно, свинство, – сказал он сам себе, – живя в городе с замком, не удосужиться его посмотреть». Но делать было нечего, поскольку, как говорится, факт оставался фактом, и для ясности Алекс решил считать, что это замок Рушмия – тем более что ни о каких других замках в Хайфе он никогда не слышал. Это, разумеется, много что проясняло, но почти сразу – даже не успев окончательно успокоиться – Алекс поразился тому, что было уже очень светло. «Неужели, упав, я так надолго потерял сознание?» – подумал он; это было маловероятно, однако никакого другого объяснения у него не было. Он спустился по тропинке на дно долины Рушмия и начал медленно подниматься по противоположному склону в сторону замка.
Однако во всем этом было нечто еще более странное, нежели столь быстрое наступление утра. Замок был не просто ярко освещен, он казался ярче, насыщеннее, полнее, плотнее, материальнее, чем тот мир, в котором Алекс привык существовать. Он казался не сном, а, наоборот, чем-то таким, на фоне чего как раз реальная жизнь выцветала, как забывающийся сон. Этот замок переливался красками, как бы насмехаясь над зрителем. Впрочем, Алекс не сразу это ощутил, а ощутив, не сразу смог для себя сформулировать; к тому же моменту, когда он это понял, он уже был посередине противоположного склона. Тем не менее, сформулировав, он вдруг понял и то, что весь мир вокруг был наделен тем же самым возмутительным качеством; трава здесь была зеленее, небо выше, воздух касался кожи, шелест деревьев вдруг стало слышно, а линии поражали своей неизбежностью. Казалось, что увиденное им утро просто издевалось над привычной реальностью. «Это потому, что обычно я не встаю так рано, – сказал себе Алекс как-то неуверенно, – или сразу сажусь в машину. И все утра проходят мимо меня». Но особенно возмутительным было то, что замок был не только ярче и полнее его обычной рабочей рутины – сейчас казавшейся совсем уж призрачной, как будто вечно проходящей в полусне, – но ярче и подлиннее любых поездок за границу, сколь бы продуманными эти поездки ни были и сколь больших денег они ему ни стоили. Алексу вдруг стало почти до слез обидно и за свою работу, и за те деньги, которые он зарабатывал тяжелым трудом. «Это бодун, – подумал он, мрачнея еще больше. – Обычный утренний бодун, хотя у меня его никогда и не было, а вот он. Так его и описывают. Ничего, сейчас дойду до этого чертового замка, найду банкомат, сниму деньги и поймаю такси». А утро было ясным, и мир вокруг казался сияющим, головокружительным и недавно рожденным.
И тут Алекс увидел дракона. Дракон медленно поднимался над замком и в бесшумном полете двигался в сторону Средиземного моря. Алекс удивился появлению дракона, но еще больше удивился тому, сколь слабым было его удивление, как будто в произошедшем до этого уже что-то его подготовило и к появлению дракона – и почти что к чему угодно. На самом деле подлинным чудом был не дракон, а та немыслимая, незапланированная, непродуманная насыщенность реального, которую он всегда считал обычной выдумкой. «Наркоманский бред», – оборвал себя Алекс и подумал, что его приятели – в качестве идиотской и свинской шутки – наверное, что-то подмешали ему в алкоголь. Впрочем, он уже не знал, как относиться к происходящему – как к тяжелому последствию опьянения, результату дикой выходки, сотрясению мозга или сну, – и раз за разом мысленно возвращался к той скрипящей деревянной двери, которую он ненароком отворил в темноте брошенного дома на Халисе. Алекс увидел, как со стены замка ему машут дамы в разноцветных кружевных платьях, а сидящий на дереве мангуст ему радостно улыбается. В эти недолгие минуты он увидел и многое другое. В стране, в которой он оказался, были и высокие снежные горы, и чудесные существа, умирающие во имя данного слова, и мрачные люди, живущие ради непонятных ценностей добра и зла. Впрочем, впоследствии – боясь, что его сочтут сумасшедшим или наркоманом, – он почти никому не рассказал об увиденном.
Неожиданно Алекс понял, что дракон повернулся и направился к нему. Как учили прочитанные им книги в стиле «фэнтези» – а других он не читал, – да и как когда-то их учили в армии, он бросился на землю, но уже через несколько минут вопреки всем правилам дракон снова его увидел и начал снижаться. Глаза дракона сияли возмущением и гневом. Алекс приготовился к борьбе, но дракон не попытался причинить ему никакого зла; он лишь поднял Алекса когтями за одежду и понес его назад в сторону домов старой Халисы, от которых все это время Алекс поднимался. Покружив над домом, дракон прицелился и бросил Алекса с такой точностью, что тот пролетел сквозь окно, сквозь шкаф – с грохотом распахнув дверцу – и упал на каменный пол. Дверь в мир воображаемого качнулась, повернулась в обратную сторону и захлопнулась. Не будучи в силах подняться, Алекс увидел, что вокруг него сходится круг духов; духи прыгали, смеялись и раскачивались, потом склонялись к нему и издевательски кричали: «Мабрук! Мабрук!» «Что это еще за мабрук такой», – подумал он и потерял сознание.
Когда Алекс очнулся, было уже позднее утро. Голова раскалывалась. «Ну вот, – подумал он, – ужрался, как свинья, забрел в пустой дом и уснул. Хорошенький же у меня Пурим. В жизни со мной такого не случалось». Тем не менее он осторожно осмотрел комнату, потом свою одежду; одежда была грязной – что, впрочем, в его положении было вполне естественным, – но никаких следов снега или других отпечатков ночного приключения на ней не было. Алекс с облегчением выдохнул. «Меньше надо читать книжек», – успокоенно подумал он. Но тут его взгляд остановился на шкафе, и снова в глубине души что-то больно и неуверенно зашевелилось. Он осторожно приоткрыл дверцу шкафа; как и следовало ожидать, шкаф был совершенно пуст. Его задняя стенка – грязная и чуть покореженная – была видна во всех деталях. «Вот в нее-то я с размаху и влетел», – сказал себе Алекс со смесью стыда и радости. Он вернулся домой и в тот же день выстирал все свои вещи, чтобы уничтожить последние воспоминания о ночном позоре. Голова все еще болела. Он проспал полдня, потом походил по дому, посмотрел телевизор и снова лег спать. Наутро он проснулся отдохнувшим, и даже голова полностью прошла. «Кажется, пронесло, – сказал он себе с облегчением, – но с пьянками и чтением, похоже, надо завязывать». Алекс все еще чувствовал легкое раздражение на себя, но поскольку он знал, что ничто не происходит случайно, он принял происшедшее как намек, означающий, что и в его жизни пора наводить порядок.