Черное солнце - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Луговской cтр.№ 56

— Как там Шурик?

— Со своим гаремом в Италии.

— Рад за него.

— Слушай, ты скоро вернешься?

— Да я ж только приехал в Гудермес. Хотя нет, прошло уже немало. А кажется, что год, как минимум, столько тут всего произошло.

— Понятно, так всегда бывает, когда меняешь обстановку и происходит много событий. Ты смотри там, не задерживайся. Дим, ты нам здесь нужен.

— Знаешь, вообще ходят разговоры, что госпиталь скоро свернут. У нас тут несчастье произошло.

— Несчастье с кем? — насторожился Павел.

— Да не важно, Паш. Не буду загружать тебя. К моей работе это сейчас отношения не имеет. Ладно, пока.

— Димка, звони обязательно. У тебя телефон есть? Какой, говори.

— Ты не дозвонишься. Ладно, пока.

Не хочет давать, чтобы все время не дергали, понятно, подумал Павел. Связь прервалась.

Павел не мог больше сидеть на скамейке, он был так счастлив, что не знал, куда деть свою энергию. Никуда, в работу, тут же сказал он себе и продолжил свои размышления. Достал блокнот и стал делать записи.

Итак, синдром камикадзе известен и у нас в России.

И вдруг Павлу пришел на память один из его любимых литературных героев — Пьер Безухов. В отличие от сверстников, отвращение к русской классике ему в школе не привили, напротив, у них был очень хороший учитель литературы, даже имя и отечество у него были литературные — Александр Сергеевич. Благодаря ему Павел прочел «Войну и мир» в школе с интересом. И в этом романе — он помнил его отлично и иногда перечитывал, когда ему нужно было привести себя в творческое состояние, — в этом романе его любимый герой Пьер в один из периодов своей жизни тоже хотел стать камикадзе. Когда он решил убить Наполеона, он очень живо и ярко представлял себе смерть не тирана, каким он считал Бонапарта, а именно свою. И главным в терроре для Пьера было все же не «идеологическое» решение, а именно свое геройство. Он, как нарцисс, в воображении любовался своим мужеством, которое он проявит при этом поступке.

Синдром камикадзе был всегда, во все времена и во всех странах, и ислам тут ни при чем. В чем же тогда его корни?

Ну, психолог, думай, сказал себе Павел и еще раз посмотрел на афишу кино.

Если исходить из того, что все наши поступки — это самоутверждение нашей личности (в каком угодно ее аспекте — сексуальном, моральном, социальном), то и попытка совершения террористического акта — не что иное, как самоутверждение. А раз необходимо такое радикальное самоутверждение, в жертву которого может быть принесена и собственная жизнь, значит, мы имеем дело с болезненной самооценкой. То есть недооценкой себя в собственных глазах, ущербностью. И в данном случае террористический акт — прекрасный повод для того, чтобы эту самооценку повысить и утвердиться в собственных глазах, компенсировать свою слабость перед… Не важно перед чем. Слабость, и все. Ну, может быть, перед собой.

Поэтому Пьер и мечтает о том, как он убьет Наполеона и каким при этом будет красавцем. Поэтому и идут на смерть террористки, женщины, у которых убили мужа или сына. Теперь без них они ущербны и должны доказать себе и миру, что и сами по себе представляют из себя что-то, а если еще и опасность есть, это просто мечта. Ведь возможность террористического акта — это власть над остальными людьми, а это еще больше поднимает самооценку, поднимает ее на невиданную до того высоту.

Террорист любуется своими страданиями, и это любование помогает ему преодолеть страх смерти. Террорист-камикадзе решает таким образом чуть ли не главную проблему человека — страх смерти. И тут на помощь приходит любимый Эрих Фромм: «…Есть только один способ — как учат Будда, Иисус, стоики и мастер Экхарт — действительно преодолеть страх смерти — это не цепляться за жизнь, не относиться к жизни как к собственности». Страх смерти — это, в сущности, не совсем то, что нам кажется, это не страх, что жизнь прекратится. Как говорил Эпикур, смерть не имеет к нам никакого отношения, ибо «когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет». Страх смерти — это и не страх боли, которая часто предшествует смерти, ведь иногда смерть приходит без боли. Например, во сне. И люди об этом знают. А если рассматривать этот страх как страх потерять собственность (отношение к жизни как к собственности), тогда все становится сразу на свои места. Страх потерять что имеешь: свое «я», свою собственность, идентичность, одним словом — потерять себя и столкнуться с неизвестностью, с бездной, в которой нет ничего, и главное — меня. А в жизни мы как раз руководствуемся принципом обладания — во всем. Поэтому и боимся смерти.

Павел шел по Тверской вниз, к Кремлю. Он специально зашел в книжный магазин «Москва», в отделе психологии взял томик Фромма и нашел нужную цитату: «Исчезновение страха смерти начинается не с подготовки к смерти, а с постоянных усилий уменьшить начало обладания и увеличить начало бытия».

Красиво сказано, черт возьми, увеличить начало бытия. Но как его увеличить в данный конкретный момент? Во-первых, по порядку. Сначала надо разобраться с «обладанием». Буддисты говорят, что мысли об обладании рождают мысли об агрессии. Надо перестать относиться к тому, что любишь, как к предмету собственности. Да он, Павел, и не относится. Разве? А не лукавит ли он сам с собой? Каковы его ближайшие предметы любви? Его близкие люди? Родители, Катя, братья. Кто еще? Сразу перед глазами возникла морда кота Трофима. Надо же. Что, и больше никого?

Хорошо, пусть больше никого из людей он сильно не любит (и из животных тоже). Но есть же что-то еще в этой жизни, к чему он может относиться с любовью? Конечно, есть. Его работа, например. Его исследования терроризма и фанатизма. Его частная практика. Почему нет? Судя по всему, он был нужен Кудрявцеву, иначе тот не стал бы ему помогать. Ведь это он освободил Димку. Неизвестно еще, как бы повернулась ситуация. А теперь все позади.

Олигарх на подступах к стадии осознания. Начал понимать, что толкает его на поступки, которые дают ему суперострые ощущения. А это уже немало. Эта стадия будет тянуться очень долго. Понимая, что он делает и зачем он это делает, Сергей все равно еще долгое время будет все это совершать, пока у него не появится серьезная мотивация прекратить. Мотивацию же эту он должен найти себе сам. Павел не Господь Бог. Любые наставления в данном случае об «увеличении количества бытия» могут только отпугнуть Сергея, показаться ему морализаторскими. А этику клиент для себя определяет сам, таков был принцип Павла.

7

Об этике Павел подумал очень кстати, потому что на сеансе, который состоялся у него с Сергеем в этот вечер, тот неожиданно признался, что на заре своей туманной юности, когда только начинал заниматься бизнесом, «заказал» своего главного конкурента. Павел выслушал исповедь бизнесмена и посоветовал ему простить себя и простить того человека, которого он убил за то, что тот заставил убить его, причем сделать это как-то знаково, сходить, например, в церковь и поставить свечку за упокой. Будет легче.