Возможно, они рассчитывали из нее сделать камикадзе, думала Гульсум. Ей, правда, они этого не говорили. Но эта роль ее совершенно не пугала. От этой мысли Гульсум даже испытывала некоторое облегчение. У нее не будет никаких проблем, она сделает свое дело — лишит жизни множество людей, которые имеют, пусть самое косвенное, отношение к тому, что случилось с ней, — об этом она старалась глубоко не задумываться. А потом, возможно, она сама прекратит это бессмысленное существование, которое продолжается последнее время с тех пор, как она вернулась на родину.
Что будет делать после того, как совершит террористический акт, она представляла с трудом. Пойдет в ряды боевиков? Будет продолжать совершать спецоперации до тех пор, пока ее наконец не убьют? Или решит начать новую жизнь и скроется от своих новых работодателей? Но вряд ли они ей это позволят. Выходило, что смерть — это лучшее логическое завершение ее теперешней жизни. И в смерти нет абсолютно ничего страшного.
С этими мыслями она стояла и смотрела на дом. Тоска, которая долго мучила ее, постепенно затихла, физические боли в груди, вызванные мыслями о своем горе, перестали ее мучить. Она была как будто под действием сильных транквилизаторов, хоть и не принимала никаких таблеток. Если вдруг боли возвращались, она вспоминала Катрин, тут же закрывала глаза и представляла себя Алисой в Зазеркалье. И после этого, что бы с ней ни происходило, все воспринималось спокойно, без эмоций.
— Пойдем к нам, Гульсум, Ибрагим приготовил отличный плов, — сказала соседка, положив Гульсум руки на плечи. — Пошли, пошли. Чего здесь стоять.
Гульсум грустно улыбнулась, кивнула и пошла вместе с Юлдуз в дом Ибрагима. Пловом пахло еще со двора. Гульсум с наслаждением вдохнула знакомый запах пряностей. Особенно она любила, когда в плов добавляли зру, это была ее любимая приправа.
Гульсум села за стол и огляделась. Все у соседей было по-прежнему. В их жизни ничего не изменилось. Дочь давно вышла замуж и жила в Дагестане, они иногда навещали ее, она к ним приезжала редко. Так же Ибрагим готовил плов, такая же обстановка была в комнате.
Гульсум съела целую тарелку, ей положили добавки, она съела еще, но от третьей порции отказалась.
— Ну, тогда чай, — сказала хозяйка и поставила на стол большой заварочный чайник, три пиалы, печенье собственного приготовления.
— Ты где сейчас живешь? — спросила она Гульсум.
— У Марьям в Гудермесе, — сказала Гульсум. Не рассказывать же им, что ей сняли комфортабельную квартиру и кто снял.
— Ну и как она, твоя красавица Марьям? — Ибрагим улыбнулся своим мыслям, видимо, вспомнил подругу Гульсум.
— Все хорошо, — кивнула Гульсум.
— Ты не хочешь идти домой… — начал было Ибрагим, но жена накрыла его руку своей.
— Живи у нас, девочка. Нам, старикам, будет радость, — сказала она.
Гульсум отрицательно помотала головой.
— Спасибо, но я не могу. Я в Гудермесе работу нашла, да и вообще, знаете, я отдам вам дом. Хотите — продайте его, хотите — живите. Правда, я говорю серьезно, это решение я приняла не сейчас.
— Продать дом? Ты что? Кому? — удивился Ибрагим. — Ты не сможешь этого сделать!
— Вы поможете мне, дядя Ибрагим.
Соседи посмотрели на Гульсум. Так все трое долго сидели в молчании. Но когда соседи поняли, что решение ее не спонтанно, что она его выстрадала, Ибрагим кивнул.
— Ну, конечно, раз ты этого хочешь. Нам с Юлдуз… Нас двое… Куда нам такой дом? Нам и своего много без детей и внуков, а приезжать — никто не приезжает.
— Ну вот и продайте. Вы наверняка знаете, как это сделать.
Ибрагим кивал головой, о чем-то раздумывая:
— Много за дом сейчас не дадут, ты знаешь, такие времена, хотя он простоял сто лет и простоит еще триста. Но сама понимаешь…
— Да, наверное… Деньги возьмите себе. Когда мне будет нужно, я попрошу у вас.
— Что значит — попрошу, деньги все будут твои.
— Ну хорошо, дядя Ибрагим, там разберемся. Я переночую у вас?
— Конечно, Гульсум, ты еще спрашиваешь. А сейчас куда ты собираешься? — в его голосе был испуг.
— Домой зайду. Надо взять кое-что. Кое-какие вещи.
Женщина разлила чай по пиалам. Они пили чай в тишине. Потом Гульсум еще раз поблагодарила соседей, вышла на двор и осторожно открыла калитку своего дома. Ибрагим и Юлдуз из раскрытого окна наблюдали за ней.
Сердце забилось чаще. Гульсум сразу прошла в свою комнату и села на свой диванчик, погладила подушку, которую сделала сама. Она увлекалась росписью по шелку и подушку сделала в технике горячего батика — наволочка была как картина, где на фоне яркого африканского пейзажа сидела и курила женщина в стиле Поля Гогена.
Гульсум встала и пересела за свой письменный стол. Открыла шкафчик, взяла альбом с фотографиями, быстро пролистала его, потом, вытаскивая одну фотографию за другой — ее детство, родители, она с одноклассниками, перед поступлением в МГУ, она в университете, — взяла и не спеша разорвала каждую на мелкие кусочки. Нашла во втором шкафчике свою заначку — двести долларов — и переложила в кошелек. Самое лучшее было бы — сжечь дом, но она не будет этого делать из-за соседей. Может быть, он пригодится им, а скорее всего пригодятся деньги, вырученные от его продажи. Ну и хорошо.
Гульсум не пошла ни в комнату родителей, ни на кухню. Она открыла шкаф, бросила в сумку несколько платьев для Москвы, короткую джинсовую юбочку, вельветовые джинсы, которые купила совсем недавно, светло-бежевого цвета, по новой моде, на бедрах. Здесь, в Чечне, такие носить нельзя, чуть ли не наполовину открыт зад, а в Москве они будут смотреться в самый раз. Положила в сумку нижнее белье, чтобы не покупать в Гудермесе. Не оглядываясь даже на стены, вышла в коридор, про себя попрощалась с домом, помня, что она Алиса и ее ждет Королева, и закрыла дверь на ключ.
Она увидела, что соседи смотрят на нее из открытого окна.
— Идешь? — крикнул Ибрагим. На лице его было беспокойство.
Гульсум кивнула, закрыла дверь на ключ, вышла со двора, прикрыла калитку и вошла на двор соседей, отдала им ключи и, когда Ибрагим попытался посвятить ее в планы по поводу ее дома, сказала:
— Дядя Ибрагим, этот дом ваш, хотите — живите в нем, хотите — продавайте. Я сюда больше не вернусь.
— Ты собираешься куда-то уезжать? — нахмурившись, спросила Юлдуз.
— Да, может быть. Есть такие планы. Пока еще не очень определенные.
— Но у тебя же еще учеба?
— Семестр закончен, теперь не скоро, — задумчиво сказала Гульсум.
— Не хочешь говорить, куда едешь?
— Вы угадали, — улыбнулась Гульсум, — боюсь сглазить.
— С тобой все в порядке? — спросил Ибрагим. — Твое горе — это и наше горе, ты знаешь. Но, девочка моя, в жизни оно не вечно, поверь мне. И у тебя еще будет другая жизнь. Обязательно будет. Это видно по твоим глазам. Поверь мне.