Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - читать онлайн книгу. Автор: Рэйвин Коннелл cтр.№ 71

Возможно, под влиянием социалистического феминизма своего времени Адлер говорил, что фемининность в европейской культуре обесценена, и утверждал, что эта обесцененность сформировала психологические модели детства. Слабость детей по сравнению со взрослыми трактуется ими как фемининность, «инфантильные ценностные суждения», кристаллизующиеся вокруг культурной полярности маскулинного и фемининного. Подчинение и послушание, с одной стороны, и стремление к независимости, с другой, сосуществующие в жизни ребенка, служат предпосылкой противоречия между склонностью к фемининному и склонностью к маскулинному. Обычно это приводит к некоему компромиссу, и в случае напряженности две эти склонности могут находиться в состоянии баланса. Но компромисс достигается не всегда. Беспокойство и страх проявить слабость могут привести к гиперкомпенсации, проявляющейся в агрессии и компульсивности, которые Адлер выразил в своей знаменитой фразе «маскулинный протест» (который может проявляться людьми обоих полов). Он видел в таком протесте ключевую структуру невроза, но также усматривал в этом понятии мощный инструмент критики гегемонной маскулинности.

Однако набросок критической психологии гендера, сделанный Адлером, не принес серьезных плодов. После разрыва между Адлером и Фрейдом, произошедшего в 1911 году, и после еще одной радикальной волны психоанализа в 1920-х годах, когда происходила дискуссия по поводу Фрейдовых теорий фемининности, психоанализ принял более консервативные черты. Интерес к психологии женщин со стороны отдельных аналитиков, таких как Карен Хорни, был направлен на социальные основания, на которые Адлер пытался опираться в своем анализе гендерных отношений. К 1940 – 1950-м годам в сочинениях Джона Боулби, Теодора Райка, Эрика Эриксона и их современников мейнстримный психоанализ превратился в мощную идеологическую поддержку патриархатной семьи и традиционных определений гендера. Последующая феминистская критика психоанализа была вполне обоснованной, хотя ее огонь в большинстве случаев был неправомерно обращен против самого Фрейда, а не против его интерпретаторов. Наглядный показатель политического сдвига – отношение к гомосексуальности. Фрейд упорно отказывался определять ее как болезнь и предостерегал от попыток лечить гомосексуальную ориентацию. К 1950-м годам психоаналитики начали спокойно определять гомосексуальность как патологию и стали заниматься ее лечением. Но никаких успехов в этом лечении они не добились.

Социальным измерением Фрейдовой концепции начали заниматься теоретики, не имевшие отношения к клиническому миру официального психоанализа. Поскольку большинство этих теоретиков были мужчины и лишь немногие из них практиковали анализ, вопрос о гендере выпал из поля зрения. Они сосредоточились на психологических основаниях капитализма.

В 1930 – 1940-х годах наибольший интерес вызывало формирование фашизма, происходившее в рамках либерального капитализма. Карл Мангейм, попытавшийся понять успех фашистских движений у народа, в своей работе «Человек и общество в эпоху преобразования» привнес психоаналитические аргументы в социологию. Вильгельм Райх в своей книге «Массовая психология фашизма» пошел по тому же пути, но с более левых позиций. Целая исследовательская программа, в которой предпринималась попытка сплавить психоанализ с обновленным марксизмом, была разработана Франкфуртской школой. В рамках этой программы были осуществлены такие публикации, как сборник «Исследования авторитета и семьи» под редакцией Хоркхаймера, «Боязнь свободы» Эрика Фромма и, наконец, самая известная из них – «Авторитарная личность» Адорно и другие. Эта работа, двигавшаяся в направлении к характерологии, незаметно привела к построению типологии маскулинности. Мак и Ларри, известные кейсы высокого и низкого уровня авторитарности, могут быть также интерпретированы как исследования формирования противоположных типов маскулинности.

Другую линию развития реализовал Герберт Маркузе, который воспользовался аргументом Фрейда, что с развитием культуры ^[26] повышается уровень подавления (repression). В своей книге «Эрос и цивилизация» он утверждал, что отчасти это подавление является прибавочным подавлением (surplas repression) ^[27], необходимым для поддержания классового эксплуататорского общества. Это подавление направлено главным образом на негенитальную сексуальность и тем самым служит сужению сферы спонтанного эротизма. В работе «Одномерный человек» Маркузе вернулся к своим прежним идеям, рассуждая о том, что современный развитый капитализм допускает контролируемое освобождение от подавления. Однако это происходит в формах, которые скорее стабилизируют социальный порядок, чем подрывают его. В результате происходит социально-репрессивная десублимация инстинктивных потребностей.

Обе эти линии рассуждения подчинены одной цели, которую я буду называть теорией встраивания (embedding). Эта цель состоит в объяснении того, как социальное движение, подобное фашизму, или социальная система, подобная развитому капитализму, может установить связи с бессознательными психическими процессами и тем самым получить массовую поддержку независимо от своей иррациональности и деструктивности.

Центральные понятия для теории встраивания – понятия смещения катексиса и конститутивной роли подавления. В большинстве приложений психоанализа к исследованию социальных процессов постулируется, что эмоции, первоначально сформировавшиеся в детстве и направленные на членов семьи, у взрослого человека смещаются на объекты или отношения в значительно более широком социальном мире. Энергия смещенных эмоций главным образом проистекает из блокирования исходных импульсов в процессе подавления, паттерн которого играет решающую роль в формировании характера взрослого человека. Те же самые принципиальные опыты формируют личность и порождают макросоциальные последствия путем отделения сознательного от бессознательного и определения конкретного содержания обоих этих уровней.

В 1970-х годах новое поколение теоретиков феминизма обратилось к психоанализу, чтобы построить часть критической теории гендера, и тогда их построения вылились главным образом в теорию встраивания. Социальной структурой, стабильность которой служила объектом критики, был патриархат, особенно в системе полового разделения труда. Удивительным феноменом, требовавшим объяснения, была поддержка женщинами – иногда активная – социальной организации, которая способствовала их угнетению. Поиск объяснения состоял отчасти в том, чтобы найти психические плюсы в социальных потерях, а отчасти – в выявлении посредством психоанализа форм адаптации к социальным императивам в форме мужской власти.