Золушка с Чистых прудов - читать онлайн книгу. Автор: Вера Васильева cтр.№ 32

На мой вопрос: «Что же мне делать? Играть не дают» – решительно ответил: «Надо искать пьесу, доказать, чтобы поставили в театре. Руки не должны опускаться».

Это сказал мне мой товарищ, мой собрат по искусству, он протянул мне руку, поддержал меня. И каким бы ершистым, одетым в броню он ни казался, я поняла: у него большое, ранимое сердце, и ран на нем больше, чем брони.

Вот еще одно из его стихотворений:

А перед самым отъездом Валя подошел ко мне и дал такое вот стихотворение:

За время отдыха мы общались со всеми понемногу, но пара Борис Рацер и Татьяна Катковская мне была дорога по воспоминаниям о кинокартине «Звезда экрана», поставленной режиссером Владимиром Горрикером, музыку к которой написал Андрей Эшпай. Сценарий подготовили Борис Рацер и Владимир Константинов.

Фильм получился, по-моему, симпатичный, а моя роль директора гостиницы, в прошлом партизанки Тани, явилась для меня приятным сюрпризом в кино, так как долгие годы я не снималась. Моим партнером был Михаил Пуговкин – артист с яркой внешностью на комедийные роли, сыгравший в кино уже более пятидесяти ролей.

При близком знакомстве с ним меня очаровали его скромность, интеллигентность, доброта. У нас с ним получился славный дуэт, а в жизни мы стали относиться с большой и прочной симпатией друг к другу.

Однажды мимо меня прошествовали две удивительные женщины, талантливые, чудесные, очень разные, но связанные крепкой дружбой. Они спускались по аллее вниз к морю в роскошных халатах – одна в белом, а другая в голубом – и в легких соломенных шляпах. И никто бы не поверил, что у них за плечами солидный груз лет.

Татьяна Ивановна Пельтцер, худенькая, невесомая, с прекрасными, уложенными в парикмахерской седыми волосами, с легкой, точно летящей походкой, с веселыми искорками в смешливых глазах, с сетью веселых добрых морщинок на лице. Рядом с ней – Валентина Георгиевна Токарская, героиня знаменитого когда-то фильма «Марионетки», бывшая примадонна мюзик-холла, красавица, пленявшая своей фигурой, хрипловатым голосом и, как теперь говорят, сексапильностью. Мы в театре частенько звали ее «графиня», «Валик», «Токарик», потому что, несмотря на возраст, она всегда была женщиной, и женщиной с капризами.

И в то же время эта самая «графиня» была удивительно скромна, тактична, умна, мужественна и правдива.

Обе они шли играть в свой любимый преферанс у моря.

Затем взгляд мой скользнул вверх по нашему корпусу, и на самом последнем этаже я увидела Андрея Миронова. Он был один на балконе, ходил, жестикулировал, неожиданно останавливался и снова ходил.

Я знала, что он учит роль Клаверова в спектакле «Тени» Салтыкова-Щедрина. Эту пьесу он ставил как режиссер в нашем театре, а я у него репетировала роль матери героини Сонечки Мелипольской – Ольги Дмитриевны.

Я знала немногих людей, которые были бы так влюблены в театр, как Андрей. В жизни очень разный, но всегда очаровательный, и всегда в него все влюблялись. Я вспоминаю, как однажды мы поехали в Ригу на гастроли. Андрей на своей машине, а мы с мужем – на своей. И с нами еще молодая актриса Таня Егорова, которая в те времена очень нравилась Андрею (он не был тогда женат).

Пожалуй, в моей жизни не было более веселой, более озорной и счастливой поездки!

Раннее утро, две мчащиеся по пустому шоссе машины. Прозрачность лесов и полей, пение птиц, голубое небо, наша молодость… Андрюша – добрый, остроумный, веселый, бесшабашный, рядом Таня – хорошенькая, дерзкая, уверенная в себе, позволяющая себе быть капризной, диктующей и в то же время влюбленная, нежная, с огромными темными глазами.

Остановились на ночь в одной из гостиниц. Мы с Таней устроили костюмированный вечер, оделись как можно смешнее. Тут были и мужские пиджаки, и высокие сапожки, и шляпы с импровизированными шарфами. Мужчины хохотали, а мы себя чувствовали превосходно – это и было, наверное, счастье молодости…

Тогда же в Сочи как-то в откровенном разговоре Андрей сказал мне следующее: «У меня такое ощущение, что вы себя загнали в какой-то единственно придуманный образ, в присущую вам какую-то радужность, от чего окружающие люди приходят в тупик, думая, что вы играете это. В юности такая радужность, благостность естественна, в зрелом возрасте это кажется противоестественным, надуманным. Может быть, это ваша суть, но выглядит как неправда. На сцене вам мешает и некоторая аккуратность, приглаженность…»

Слова довольно жесткие, и не мне судить, прав он был или нет. Для самой себя – я органична. Моя «радужность» идет, вероятно, от характера отца, он был религиозным человеком и, как я уже писала, необычайно добрым, скромным и внутренне благородным. Я же живу в самых сложных психологических переплетениях, но стараюсь, особенно в самых тяжелых случаях, остаться наедине с собой с чистой совестью и твердо следовать своим взглядам. Наверное, в чем-то я кажусь или старомодной, или благостной, или искусственной – не знаю, но знаю одно, что это не поза и не игра. Я такая, какая есть.

А рассказала я об этом потому, что в нашей суматошной жизни почти невозможно познать не только очень близкого тебе человека, но даже и самого себя…

С Андреем и его родителями мы дружили давно. Однажды театр выехал на гастроли в Кузбасс, и во время этой поездки, в очень смешной по теперешним воспоминаниям ситуации, возникла между нами с Андреем дружба, которая то разгоралась, то теплилась, но не гасла до самого конца его жизни.

Теперь на гастроли мы всегда летаем на самолетах, всегда торопимся, суетимся, и никому ни до чего нет дела. А в те времена мы часто ездили в поездах, подолгу общались друг с другом, и это очень сближало. Из каждого купе раздавались раскаты громкого смеха – то веселый анекдот, то театральная байка или сплетня. В общем, отдыхали, болтали, кокетничали, сплетничали всласть.

Жизнь казалась мне прекрасной – я была значительно моложе, любима своим мужем, зрителями и потому беззаботна.

Мы ехали, как всегда, дружно, с заранее приготовленной вкусной едой (не обходилось тут и без вина, но все в меру). Андрюша молодой, веселый, привыкший к театральным компаниям, к милому кокетству женщин, хотел, естественно, чувствовать себя взрослым мужчиной наравне со всеми.

Вечерело, за окнами алел закат. Всем нам, ехавшим в одном купе, было очень радостно и уютно. Мой муж вышел и застрял в какой-то веселой компании, а Андрей, чувствуя себя неотразимым, шутя ухаживал за мной, чуть-чуть разыгрывая опытного сердцееда. Шутливо склонившись, он несколько раз поцеловал мою руку, и в этот момент в дверях появился мой муж. Взяв за шиворот молоденького Дон Жуана, он выставил его за дверь, а мне, охнувшей от неожиданности, дал увесистую пощечину. Затем закрыл за собой дверь и, оставив меня ошеломленную, оскорбленную, пошел в тамбур объясняться с Андреем.