– Вам как светописцу здешний вариант, очевидно, нравится больше? Давайте на минуту представим, что я вам верю. Что вы действительно гость из другого мира. Какие вы увидели у нас преимущества?
– Одной фразой тут не ответишь, – сказал Генрих дипломатично.
– Ну так не ограничивайтесь одной! – неожиданно рассердился монарх. – Отвечайте подробно и внятно, как на экзамене!
– Как вам будет угодно, ваше величество. – Генрих тоже почувствовал раздражение. – В вашем мире, как я заметил, очень чтут историю светописи. Улицы и площади называют именами героев прошлого. Подвиги этих самых героев изображаются на стенах в виде панно. Проводятся, как я слышал, масштабные исторические реконструкции…
– В ваших словах я слышу сарказм. Вам все это не по нраву?
– Отчего же? Память о прошлом – это прекрасно и очень важно. Но кроме нее должны быть мысли о будущем. И реальные дела в настоящем.
– Реальные дела, верно. Разве у нас их нет?
– Для меня светопись – это увеличение возможностей человека. Личное движение к совершенству. Но в этом смысле ваш мир ничем не лучше того, технического. Титанов-светописцев я тут пока не встречал. Различия – разве что бытовые. Вместо телефонов – световые подложки. Но в этом ли смысл Стеклянного века?
Сообразив, что обличительные сентенции – не самый удачный ход в его положении, Генрих мысленно дал себе по губам и закруглил по возможности аккуратно:
– Впрочем, я сужу, конечно, очень поверхностно. Слишком мало успел увидеть. Мне в эти дни было не до систематических наблюдений. Так что вряд ли мои слова имеют строгую научную ценность.
– Рад, что вы это понимаете, герр фон Рау… – процедил король Альбрехт. – Ваше личное мнение я услышал. Но меня больше интересуют объективные исторические оценки. Голос нации, так сказать.
– Боюсь, не уловил вашу мысль.
– Вы утверждаете, что в том мире я предпочел машины. Как народ на это отреагировал?
– Простите, ваше величество, но я сомневаюсь, что смогу донести до вас народные чаяния. Мой круг общения слишком узок. Все последние годы я вращался в академической, интеллигентской среде…
– Пусть так. Какие в этой среде царят настроения?
– До того, как начались катаклизмы, о вас отзывались исключительно с положительной стороны. Во всяком случае, в нашей университетской «беседке».
Король вгляделся в его лицо, подозревая подвох, но Генрих стоял с безмятежно-честной физиономией. Отец «перекройки» удовлетворенно кивнул:
– Пожалуй, я услышал достаточно. Больше вас не задерживаю.
Когда Генрих вышел из кабинета в приемную, генерал, отложив световой планшет, поднялся из кресла, но не стал ни о чем расспрашивать в присутствии посторонних. Заговорил лишь после того как локомобиль выехал за ворота:
– Как прошло? Вы, надеюсь, не слишком разозлили его величество?
– Могло быть хуже, – ответил Генрих. – В какой-то момент я действительно сболтнул лишнего.
– На какую тему?
– Король пожелал узнать, что я думаю о достижениях здешнего Стеклянного века.
– И что же вы о них думаете? Мне тоже любопытно.
– Что светопись в вашем мире – не столько фактор прогресса, сколько историческая реликвия, вокруг которой устраивают ритуальные пляски.
– Вы так ему и сказали?
– В других выражениях, но по смыслу – примерно так.
Генерал даже не стал комментировать, только покачал головой.
– Зато, – похвастался Генрих, – в конце я его порадовал. Сказал, что в том мире хвалили его реформы.
– А их и правда хвалили?
– Да, еще как. Только я не стал уточнять, что «беседка», где это происходило, контролируется Департаментом охраны короны. Хотя дело, пожалуй, не только в этом. Вы замечали, Теодор, что многие люди обладают очень ценной способностью? Они не только говорят, но и мыслят в унисон с государством. Это не притворство, в том-то и фокус – они совершенно искренни в своих убеждениях. Просто их искренность удивительным образом совпадает с текущей политической линией…
– Заткнитесь, Генрих, – попросил генерал. – Или у вас словесный понос от волнения?
– Скорее, от радости. Меня, вопреки вашим предсказаниям, никто не приказал расстрелять. Можно сказать, отпустили с миром. Слушайте, Теодор, а давайте я поеду домой? Я ведь все уже рассказал.
– Не прикидывайтесь дурачком, Генрих. Сейчас мы приедем в контору, и вы повторите все с самого начала. Со всеми упущенными подробностями, четко и без сумбура. Потом мои люди изучат ваш новый световой профиль. Вы продемонстрируете открывшиеся таланты. В общем, как я и предупреждал, до конца расследования вы будете дневать и ночевать в департаменте. И так уже наворотили достаточно.
Ознакомившись с перспективами, Генрих подумал – может, сбежать? Сейчас это, правда, будет проблематично. В экипаже кроме генерала и Генриха сидят еще двое боевиков из конторы. Чуть дернешься – сразу скрутят. Да и не прыгать же на ходу из локомобиля? Надо дождаться, пока тот остановится, и тогда уже задать стрекача. Так ведь, опять же, догонят – ребята шустрые. Или просто выстрелят в спину…
Глава департамента между тем снова достал световой планшет и углубился в чтение докладов.
– Кстати, – припомнил Генрих, – вы вчера спрашивали про аптекаря и механика. Уже нашли их? Поговорили?
Генерал поколебался, но все же решил ответить:
– Механика нашли быстро, хотя вы и не знали имя. В таксомоторном парке был только один работник из Дюррфельда или его окрестностей.
– И что он смог сообщить?
– Ничего. Он умер. Сердечный приступ, несколько дней назад.
– Угу, – сказал Генрих. – Приступ. Ну да…
Он сосредоточенно размышлял. Теперь уже нет сомнений – все, кого Сельма убивала в том мире, умирают и в этом. Механик, профессор, потом хронист…
– С аптекарем – то же самое? Мертв?
– Нет, – сказал генерал, – аптекарь не мертв. По той элементарной причине, что никогда не существовал.
– В каком смысле?..
– Наш сотрудник побывал в Дюррфельде. Травница, о которой вы рассказали, действительно там жила. Но никакого сына у нее не было. Как и детей вообще.
– Погодите, – Генрих поскреб в затылке, – что-то не сходится. Мы знаем, что и в старом мире, и в новом Роберт посещал те края. Это не подлежит сомнению – я ведь заглядывал в его память. Да, в новом варианте истории он забыл свою пассию из деревни, но сам факт поездки остался. Не понимаю.
– Ну мало ли, – пожал плечами начальник «тройки». – Может, в новом, как вы выражаетесь, варианте они там… гм… развлекались, но детей не зачали. Или, скажем…
Закончить он не успел. Мостовая вздыбилась, как живая, локомобиль вильнул, подпрыгнул на бордюре и с хрустом вмялся в фонарный столб.