— Что мне теперь делать? — спросила я и заплакала.
— Вызвать полицию, — сказал Патрик. — Это дело скверно пахнет! Мать не бросает своего ребенка в беде.
— Биргит, наверное, в шоке. Может, она уже одумалась и возвращается домой. Если я сейчас натравлю на Штеффена полицию, он окончательно свихнется!
— Дай-ка сюда малыша, — сказал Патрик, — он явно голоден. Ты, случайно, не знаешь, он на грудном вскармливании?
— Понятия не имею, — беспомощно развела я руками, с удивлением заметив, что орущий Виктор понемногу успокаивается.
Как опытный папа, Патрик стал укачивать младенца, что-то мурлыча ему тихим голосом.
Я тем временем тщетно пыталась дозвониться до Штеффена или Биргит.
— Еще пять минут этого рева — и я бы не выдержала! Где мы сейчас найдем бутылочку с соской? — спросила я. — Так или иначе, мы за него теперь в ответе!
— Слушай внимательно, — сказал Патрик. — Я узнаю, какая аптека работает круглосуточно. Потом поеду, куплю бутылочку, памперсы и молочную смесь. Можешь ты хоть приблизительно сказать, сколько ребенку месяцев? И хватит ли у тебя мужества остаться с ребенком на некоторое время одной?
Возраст ребенка я знала. Когда мы услышали скрип входной двери, я на несколько секунд питала обманчивую надежду, что это явился Штеффен, притащив с собой раскаявшуюся Биргит, хотя ведь у них не могло быть ключа от наружной двери.
Но вошел Мануэль, увидел нас на кухне с грудным ребенком и выпучил глаза.
— Откуда он у вас? — изумился он.
— Ты опять вернулся поздно, — набросился на него Патрик. — Не задавай глупых вопросов, а достань из чулана бельевую корзину. А ты, Аня, вскипяти пока воду!
Хотя мы все трое были изрядно огорошены, на всех парах началась активная деятельность. Патрик умчался на машине, я пыталась утешить маленького Виктора песнями, Мануэль приволок бельевую корзину и положил на дно подушку.
— Где ты нашла младенца, в школьном туалете? Вы хотите усыновить этого ребенка? — спрашивал он, а я принялась объяснять ему, что это малютка Биргит, который попал к нам на попечение лишь временно.
— Она потом его заберет, — заверила я, не углубляясь в детали.
— Я очень хорошо помню день, когда родилась моя сестренка, — сказал Мануэль. — Я прямо в осадок выпал. А ведь Лено была примерная девочка, не то что этот крикун.
— Ты бы на его месте кричал не хуже, — сказала я, выгораживая малыша. — Кажется, он как раз накопил сил, чтобы снова разораться. Ты только глянь, как мрачно он на нас смотрит!
Мануэль вытер у малыша слезинку и на пробу сунул ему палец в рот, что, однако, привело к новому взрыву ярости.
Наконец вернулся Патрик, прокипятил бутылку и соску, развел желтоватый порошок, наполнил бутылку и поставил ее охлаждаться в кастрюлю с холодной водой. Попутно показал мне, как менять памперсы.
Мы с Мануэлем смотрели как зачарованные, когда он наконец дал малышу бутылку. Виктор, судя по всему, не был зафиксирован на материнской груди, потому что принял замену. И хотя кормление шло, на мой взгляд, с горем пополам, ребенок, в конце концов, съел столько, что от усталости заснул.
Патрик уложил подкидыша в бельевую корзину, укрыл махровым полотенцем и сказал:
— Иди наконец спать, Мануэль, и ты тоже, Аня! Я возьму его к себе в спальню, в конце концов, тебе вставать раньше, чем мне. Если твои друзья сегодня ночью еще позвонят или заявятся сюда, дай мне знать.
Я в последний раз попыталась дозвониться до Штеффена или Биргит. Потом с благодарностью воспользовалась предложением Патрика, но почти не спала в эту ночь. Я чувствовала свою вину, я просто ненавидела себя. Этот проклятый тест на отцовство был моей идеей, и теперь мы расхлебываем кашу, которую я сама же и заварила. Помимо угрызений совести, я испытывала еще и ужасный страх. Как бы мне хотелось сейчас забраться под одеяло к Патрику, но тогда я не услышала бы телефонный звонок. А я ничего не ждала с такой надеждой, как весточки от Биргит.
Только я успела задремать, как снова весь сон как рукой сняло. Было четыре часа утра, а снизу снова слышался рев. Дом Патрика построен основательно, но эти пронзительные кошачьи вопли разбудили бы и мертвого. Иногда приходится читать в газетах о родителях, которые до такой степени теряют самообладание из-за орущего без передышки младенца, что заставляют его умолкнуть навсегда. Как ни ужасно, но теперь я готова была их понять. Природа наделяет этих крошек таким голосом, что он может свести с ума иного беспомощного взрослого.
Но вскоре все стихло, потому что Патрик, видимо, уже приготовил новую бутылочку. Однако сон у меня окончательно прошел, и я терзалась мрачными мыслями. Если Штеффен побил до крови даже свою жену, что он в таком случае собирался сделать с Гернотом? Мне следовало бы его предупредить, пока разъяренный рогоносец не добрался до его горла. Хотя моя злость на бывшего мужа, который был причиной всей этой кутерьмы, заметно возросла, я все-таки желала ему ада кромешного, но не больницы. Он и так уже был обязан мне несколькими пожизненными рубцами от ожогов, и довольно с него.
Едва дождавшись семи утра, я позвонила Герноту, ведь я точно знала, когда он встает.
В половине восьмого я повторила попытку и оставила на его автоответчике отчаянное сообщение:
— Это Аня. Пожалуйста, сразу же перезвони, я не хочу говорить по телефону, но дело не терпит отлагательства. И если у тебя появится Штеффен, ни в коем случае не открывай ему дверь, не впускай его!
Потом я побежала вниз, к Патрику, который довольно расслабленно сидел за чашкой кофе и читал газету. Мануэль, должно быть, еще лежал в постели.
— Ну, как прошла ночь? Может, мне позвонить нашей школьной секретарше и сказаться больной? Ребенок спит? — выпалила я на одном дыхании.
— Да не волнуйся ты так, — сказал Патрик, — малыш дрыхнет. Иди себе спокойно в школу, только возьми с собой мобильник, чтобы я мог до тебя дозвониться. А я с бамбино перемещусь в твою квартиру, чтобы слышать телефон. Но что это за родители, которые берут и бросают беспомощного ребенка! Я ведь знакомился с этой Биргит Тухер, когда искал преподавателя для Мануэля. Ни за что бы про нее не подумал!
Я поцеловала Патрика и отправилась в школу. Надеюсь, Пижон не заметил, что я явилась с опозданием на пять минут. Вряд ли у меня были когда-нибудь занятия, которые я провела хуже, чем в тот день. На каждой перемене я пыталась дозвониться до Штеффена или Биргит, у Гернота тоже никто не отвечал.
На большой перемене мои коллеги обсуждали запланированный загородный выезд всем коллективом. Мне было совершенно безразлично, что выберут в качестве подходящей цели наши учителя физкультуры — Гамбахский замок с пятнадцатикилометровым обходом или «Море скал» в Лаутертале. Разжившись хрустящим хлебцем с изюмом, я поговорила по мобильнику с Патриком, который, судя по всему, прекрасно управлялся с маленьким Виктором.