– Отведите! – рыкнула я.
Спустя десять минут Софи жадно уплетала похлебку. Мяса в ней не наблюдалось, только перемолотые в кашу овощи. К небольшой миске этой радости полагался хлеб с едва различимым на нем маслом и два кусочка сыра, а еще кофе – такой же мутный, как взгляд кухарки-толстушки, которым она оценивала нас. Оценивать там было что: тонюсенькая воспитанница, дорвавшаяся до еды, злая, как стадо демонов, графиня, напоминающая собственный призрак, и перепуганная воспитательница, которая явно прикидывала, как сильно ей влетит за такое.
Софи, похоже, не испытывала ни малейшей неловкости: она явно привыкла жить одним днем и наслаждаться тем, что может взять от жизни сейчас. Изредка бросала на меня любопытные взгляды – быстрые, которым полагалось быть незаметными. И я делала вид, что не замечаю: рассматривала нехитрую обстановку кухни – утварь, столы, замешанное для сдобы тесто, расползающееся из-под крышки огромной кастрюли, стараясь не думать о том, что только что произошло. Запахи жаркого, лукового супа и острых приправ говорили о том, что герцогу готовят герцогский обед.
Чтоб он подавился горячей картошкой.
– Вы похожи на мою маму, – неожиданно заявила девочка.
Кухарка выронила нож, судя по звуку удара больше напоминающий мясницкий тесак.
– Софи! – Мадемуазель Риа сделала большие глаза, но та и не подумала смущаться. Улыбнулась широко, обнажив впадину выпавшего слева молочного зуба.
– Она была такая же красивая. И такая же смелая.
Я невольно улыбнулась.
– Откуда ты знаешь, что я смелая?
– Это сразу видно. – Софи передернула плечами и брезгливо отодвинула без преувеличения воняющий горечью кофе, – вот она даже собственной тени боится. А вас будут бояться все. Дадите руку? Мама успела меня кое-чему научить.
Лицо воспитательницы пошло красными пятнами, я же вытянула раскрытую ладонь над деревянным столом, и тонкие смуглые пальчики прошлись по ней, повторяя линии. От былого веселья не осталось и следа, девочка выглядела серьезной и сосредоточенной. Не могла ей отказать, хотя прошлое гадание ничем хорошим для меня не закончилось. Вот ничему, ничему меня жизнь не учит!
Как ни странно, Софи не спешила рассказать мою судьбу. Сдвинула угольные густые брови, ресницы едва дрогнули, бросив тень на впалые щеки. Перехватила другую мою руку – бесцеремонно потянула к себе. Возмущенный возглас мадемуазель Риа остался без внимания, а вот мои ладони только чудом не прожгли насквозь жгуче-черными глазами.
– Не вижу, – заявила хмуро, сложила руки на груди и насупилась.
– Все настолько страшно?
Глаза гневно сверкнули, она мотнула головой.
– Вы мне не верите!
– Просто я не очень-то верю в гадания, Софи.
Ага, настолько не верю, что потащилась ночью на башню, начертила собственной кровью древний узор и нагадала себе ненормального мужа, обручальные браслеты и крест армалов. Кстати, очень надеюсь, что «гибель и возрождение» уже состоялись, когда Эрик чудом не отправил нас всех за грань.
– А зря! – Девочка подалась вперед и горячо прошептала: – Такие руки, как у вас, означают неопределенную судьбу. Судьбу, которую никто не способен прочесть.
Скажите это армалам и винехейшу.
Все-таки исподтишка вгляделась в ладонь: линии как линии. Ничего необычного.
Вроде бы.
– Софи, достаточно! – мадемуазель Риа повысила голос и поднялась. – Не надоедай графине своими глупостями.
– Она ничуть не надоедает. – Я последовала примеру воспитательницы, и девочка тут же вскочила следом. – Давай обойдемся без «мадам», можешь называть меня просто Тереза.
– Хорошо, Тереза.
Софи ослепительно улыбнулась. Мадам Риа лишилась дара речи, кухарка, которая резала овощи на разделочном столе в конце кухни, снова что-то уронила. Немая сцена грозила затянуться, но многозначительное молчание прервала молоденькая воспитательница с заплаканными глазами – та самая, которую я видела в кабинете. Опустив глаза, она прошла к столам, присела в реверансе.
– Его светлость просил передать, что ждет вас в парке, мадам Феро.
Ну, если его светлость ждет…
Я вздохнула: расставаться с маленькой нонаэрянкой не хотелось. И судя по тому, как сникли худенькие плечи, ей тоже.
– Я приеду к тебе в гости, Софи, – слова сорвались с губ раньше, чем я сумела их остановить.
Какой надеждой сверкнул ее взгляд! Затаенной, в которой она вряд ли могла бы признаться самой себе, но такой отчаянно живой. Сверкнул – и тут же погас, как молния, бесследно растворившаяся в темноте.
– Не давайте обещаний, которые не сумеете исполнить, – тихо сказала девочка.
Я жестом остановила собирающуюся отчитать ее воспитательницу, присела и заглянула в глаза.
– Я никогда не обещаю того, что не смогу сделать, Софи.
Она кивнула, но по глазам не понять – поверила или нет.
Как бы там ни было, вышла я слишком поспешно.
Потому что с каждой минутой все больше хотелось забрать девочку с собой.
31
Смерть отца. Всполохи силы прокатываются по Мортенхэйму и затихают с его последним вздохом.
Побелевшие губы Винсента, безжизненно запрокинутая голова Луизы.
Лави, вцепившаяся в покрывало и в мою руку, потому что от головной боли не спасает даже магия армалов.
Этого хватило, чтобы тьма рванулась из своих глубин в мое сердце, вытесняя клубящийся в нем безудержный гнев. Мой или Анри – уже неважно. Рванулась, я впустила ее, не стала закрываться – и алаэрнит на пальце засиял так, что им можно было осветить все царство мертвых. Очень вовремя: стоило экипажу остановиться, а кучеру опустить подножку, как бедняга отлетел в сторону. Сверкнули переполненные яростным золотом глаза, дверь Анри только чудом не сорвал с петель.
– Тереза!
Вероник мгновенно подобралась, положив руку на бедро, но я пренебрегла этикетом. Вскочила первой и шагнула в руки мужа с выдвинутой лесенки. Даже притворяться не пришлось: напряжение и встряска Эльгера сделали свое дело. Ноги напоминали соломенные метелки, кожу покалывало иголочками, а оказаться в объятиях Анри было все равно что ополоснуться студеной водой в изнурительный жаркий день.
Так хорошо, но… пробирает.
– Снова моя сила, граф. – Я виновато вытянула руку с сияющим камнем. – Если бы не его светлость… не знаю, что могло бы случиться.
Анри вгляделся в мое лицо, но оно дышало чистотой и невинностью. Вся надежда на жалкие зачатки актерского таланта, потому что дуэль между Эльгером и мужем мне точно не нужна. Его ярость вилась вокруг золотисто-огненными лентами, я же боялась только одного – что не сумею ее удержать. Не хочу, чтобы он пострадал из-за моей глупости: сама подставилась, сама получила. Все.