А самое лучшее — она не пытается понять, что я чувствую.
Отлично. Превосходно.
Но я по-прежнему молчу. Будто меня заморозили.
— Я могу прийти позже, — предлагает Элис после минутной паузы, — когда здесь будет Джо. Или вообще не приходить. Оставить тебя в покое.
Не знаю, какие чувства отразились на моем лице, но Элис испуганно вскакивает с дивана. Я наклоняюсь к ней, в моем голосе прорезаются визгливые нотки:
— Здесь, на Земле, творится что-то неладное, так? Это связано с гуру, антагами и нашей войной на Марсе.
— Да, черт возьми! — отвечает Элис, сверкая глазами. — Неужели до тебя только сейчас дошло?
— Иногда одно без другого не поймешь. Но я почти у цели.
Повисает тишина. Мы смотрим друг на друга, ястреб и мышь, мышь и ястреб.
— Помоги и мне добраться до цели, пожалуйста. Возьми меня с собой. Может, тогда мы распутаем клубок и выясним, в какую игру нас втянули. А после на самом деле создадим комитет, в который войдешь и ты.
Я сжимаю зубы и мотаю головой.
— Никаких к’митетов. Мне выйти отсюда надо. По ул’це пог’лять.
Элис щурится, заслышав маскианский акцент.
— Как скажешь.
Она поднимается и хочет идти к двери, но я остаюсь на диване.
— Вчера меня подвозила бабулька на голубом электромобиле. Она сказала, что ее сын пал смертью храбрых на Титане. Ты ничего про это не слышала?
Элис отрицательно качает головой, но по ее лицу пробегает тень недовольства. Что-то здесь не так.
— Откуда она узнала, кто ей рассказал? — спрашиваю я. — Она говорила, что работает секретаршей у какого-то полковника на КЛУ. Может, он проболтался — пожалел старушку и нарушил правила.
Элис неопределенно разводит руками.
— Титан — это же где-то рядом с Сатурном, так? — продолжаю я. — Возле колец и всей остальной фигни, за полтора миллиарда километров от Земли. У Сатурна куча спутников, и все покрыты толстым слоем льда, а под ним, глубоко внизу, вода… Верно?
Элис делает глубокий вдох.
— Кажется, нам обоим нужен перерыв. Если ты не против, я куплю продуктов и соображу что-нибудь поужинать.
— Еды здесь кот наплакал, и почти вся уже испортилась, — соглашаюсь я.
В комнате стало как будто светлее и свежее. Может, я прихожу в себя, и может, нам действительно стоит отложить на пару часов разговоры о всяких ужасах, от которых кровь стынет в жилах.
— Так мне идти за продуктами, мастер-сержант Венн? — осторожно спрашивает она.
— Да. Я подожду тебя здесь.
— Нет, Винни, ты отправишься на рынок вместе со мной. Составишь мне компанию, — настаивает Элис.
Я делаю вид, что обдумываю ее предложение. Я знаю, что веду себя по-детски, но иначе никак: чтобы рассказать все и жить дальше полноценным человеком, мне придется на время стать ребенком. Звучит диковато, но так надо. Все космодесантники — дети: до, в преддверии и во время конца. Так нам рассказывали те, кто нюхнул пороху — инструкторы и ветераны.
— Я уже ходил на рынок. Сразу после приземления, — говорю я.
— Что же ты купил?
— Сельдерей.
— И судя по всему, больше ничего. Ну что… пошли?
Я люблю ходить на рынок, правда-правда. Там полно других детей, и бронзовая свинья около входа, и игрушки. Пончики и печенье. Вяленое мясо, и фрукты, и конфеты. И мне действительно не повредит размять ноги и пожевать сельдерея.
Почему именно сельдерей? Традиция такая. Я просто обожал его в детстве. Всякий раз как мама делала салат, она угощала меня пучком хрустящих стеблей с ярко-оранжевым сырным соусом. И улыбалась мне, своему сыночку, своей кровиночке. Она любила меня — просто, безоговорочно и беззаветно. Потому что я был ее сыном, а она моей мамой.
Добро пожаловать домой.
Не хочу больше плакать и копаться в себе.
Я поднимаюсь с дивана. Элис осторожно поддерживает меня за локоть.
— Пойдем пешком туда и обратно, — говорит она, — тут всего-то пару километров. Надеюсь, ноги тебя не подведут.
И снова вперед
Ноги меня не подводят.
Мне нравится быть на свежем воздухе, идти по улице, спускаться с холма к рынку, а потом подниматься в горку — даже несмотря на трясущиеся колени. Нравится быть рядом с Элис — она одолела подъем без малейшего усилия, даже не запыхавшись — истинная землянка. Очень спортивная и подтянутая — даже несмотря на пышные формы.
Гулять — здорово. Гулять вместе с ней — еще лучше.
Никто не обращает на нас внимания.
Я снова начинаю различать запахи.
Мы останавливаемся возле прилавка с рыбой, где парни и девушки сверкают голыми бицепсами и перекидывают друг другу тушки лосося. Элис покупает вареного краба, моллюсков, треску и морского окуня, мы идем дальше и заглядываем в маленькую крытую лавку. Элис разглядывает тянущиеся вдоль стен деревянные полки и выбирает несколько видов специй и трав. Продавец зачерпывает их из стеклянных банок и расфасовывает по целлофановым пакетикам. Элис уверена, что у нас дома нет таких приправ (и это действительно так), а без них не обойтись, потому что она хочет приготовить рагу из рыбы — чиоппино, — если, конечно, я люблю морепродукты. Понятия не имею, что ей ответить. Люблю, наверное. Я уже сто лет не ел домашней еды.
Обратная дорога дается мне легче. Я несу сумку с продуктами.
Все просто замечательно.
Но я по-прежнему не доверяю ей. И хотел бы, да не могу. Слишком опасно выпускать на волю то, что таится у меня внутри.
Примостившись на высоком табурете возле кухонной стойки, я наблюдаю, как Элис готовит ужин.
— В этой квартире настолько шикарная кухня, — говорит она, — что вы просто обязаны готовить нормальную еду, а не разогревать в микроволновке замороженную пиццу.
— Мы здесь почти не бываем, — отвечаю я, — так, отсиживаемся пару дней после возвращения. А когда проходит вонь и боль в ногах, выползаем наружу.
— Охотиться? — пренебрежительно бросает Элис.
— Ага. Или просто смотреть. Космолин убивает все желания, по крайней мере, на время. Один из минусов космического перелета. Или один из плюсов — если ты монах.
— Типа избавляет вас от необходимости вести себя как нормальные люди? — В этом вопросе проскальзывает какая-то эмоция, но мне не удается ее расшифровать.
Элис нарезает сельдерей и помидоры, складывает в кастрюлю и ставит ее на медленный огонь. Обоняние почти вернулось. Если ты снова чувствуешь запахи, значит, ты уже на полпути домой. Теперь я слышу не только аромат духов Элис, но и естественный запах ее тела. Он не возбуждает меня — пока еще нет, — но мне приятно его ощущать — словно кто-то приоткрыл завесу тайны.