Псы войны. Пробуждение Ареса - читать онлайн книгу. Автор: Грег Бир cтр.№ 47

Страх — наркотик, помогающий выжить. Если бы не он, мы умерли бы гораздо быстрее. Так умудренные опытом старики говорят неоперившимся юнцам, которым не терпится вылететь из гнезда. Страх — твой друг, в разумных дозах, но если он захлестывает тебя с головой — пиши пропало. Паника убивает быстрее, чем пули. Превращает тебя в обреченного зверя.

Там, в каменных объятиях тонущего великана, мы все ударились в панику: и те, кто лежал в укрытии, и те, кто стоял посреди двора. Готовы были прикончить друг друга, лишь бы спастись от чертовых игл. Ярость нарастает, пожирает меня изнутри. Я потерял право называться человеком, но не потому что видел, как корчась подыхают мои товарищи, а потому что хотел, чтобы умерли они, а не я. Как я тогда ликовал! Иглы обошли меня стороной, я буду жить, буду трахаться! Может, даже отымею кого-нибудь из их подружек: «Добрый день, мэм, примите мои соболезнования, он уже не вернется, но я могу вас утешить…»

Да пошло все к черту! Меня разрывает от злости на самого себя, на антагов, на то, каким я стал: бесстрашный герой-космодесантник, сопляк, ублюдок недоделанный, прошел столько битв, а как прижало по-настоящему — размяк, распустил нюни, запаниковал. И вот господь погрозил мне большим каменным пальцем, и ядовитая игла намертво засела в руке и хочет ужалить. Тебе от нее не избавиться, урод, трус паршивый! Она прикончит тебя и сожрет, ты распухнешь и лопнешь, а перед этим будешь кидаться на всех как зверь, пока не получишь от своих же товарищей пулю в лоб.

Тем временем в каменном гараже…

«Пик»-«пик»-«пик». Нет на свете таких ругательств, чтобы описать мою ярость. Невозможно выразить словами, кто я и что чувствую. Представьте бездонную кричащую тишину, освещенную багровыми вспышками… Нет, не багровыми! И не ярость это вовсе, а глубокое, святое, животное отчаяние, какое испытывает газель в пасти льва, или динозавр, слышащий хруст своих сухожилий и костей в зубах тирекса. Ты поддаешься панике, а потом умираешь, и другого не дано.

Я живая мертвечина: сломленный, гниющий, разлагающийся ходячий труп. Пытаюсь описать все как было, но у меня не выходит.

Недостоверно как-то получается.

Я умер.

Но до сих пор жив.

Я пытаюсь рассказывать только про главное, про штольню, но то и дело сбиваюсь на исторические сводки или описание техники. Наука для «чайников» — простые слова, которые даже космодесантник в состоянии усвоить. По лицу Элис — грустному, застывшему, но без тени сочувствия, — видно, что она не понимает меня, что я не могу донести до нее свои мысли. Элис меняет тему:

— Ты хотел рассказать про пещеры, — говорит она, глядя в окно. — Про кристаллы и кремниевую отраву. Про Церковь.

Она уже знает про Церковь.

Как все, оказывается, просто. Элис рассчитывает, что воспоминания о красивой, таинственной и пугающей пещере отодвинут на задний план панику и злость.

Мой гнев, юркий как кролик, превращается в смех. Я хохочу во все горло, Элис удивленно таращится на меня, но я не могу остановиться — она такая смешная! Хочет получить сладкий орешек, не раскусив скорлупу. Перейти сразу к главному, пропустив все дерьмо, которое калечит, царапает и обжигает, и дает повод усомниться в собственной адекватности и заставляет меня чувствовать себя, выглядеть и пахнуть как… В самом деле, как кто?

Кто я сейчас — всего лишь уцелевший в бою космодесантник с выжженной дырой на месте души?

А вот и нет.

Теперь я совсем другой. Рассказ про отравленные иглы растревожил гнездо змей, притаившихся у меня в голове. Злобных шипящих змей с чешуей из битого стекла.

Крепкий чай. Выражение, придуманное Диджеем.

Зеленый чай.

Чай с ледяного марсианского спутника.

Я стал таким же, как Тил, только в первом поколении. Никто об этом не знает. Я искуплю вину, если сдамся. Но останусь ли я собой?

Неожиданно для нас обоих я выдаю:

— Разговор окончен. Ты не та, с кем можно откровенничать.

Элис поворачивается ко мне и хмурится.

— Прости. Чем я могу тебе…

— Разговор окончен — и точка. Без объяснений.

— Но ты должен рассказать нам все, что знаешь, — требует Элис, краснея от негодования.

— Тогда приведи кого-нибудь, кто побывал там. Кого-то, кто не держит меня за сумасшедшего. И тогда я расскажу. Может быть.

— Но я вовсе не считаю тебя психом. Честно!

— Почему они послали тебя одну? Где весь остальной комитет?

— Какой комитет?

— Который хочет сломать систему и выстроить новую. Вам нужно знать обо всем, что я видел на Марсе. Вы устроите переворот с нашей помощью, а потом избавитесь от нас как от кронштадтских матросов. Пуля в затылок, и нет проблем.

Полный звездец! Какого черта я приплел сюда еще и матросов?

— Ничего не понимаю, — медленно говорит Элис, — ты же знаешь, что я пришла сюда по просьбе Джо.

— Назови его погоняло. В смысле, кличку.

— Санка. Правда, Тил сказала бы, что это не погоняло, а прозвище.

Гнев немного стихает, змеи отползают. Будь что будет, все равно я не в силах ничего изменить. Я не знаю, что думать, что чувствовать.

— Тебе известно, где сейчас Джо, — говорю я, но без особой уверенности.

— К моему большому сожалению, это не так. Я получила от него только одно сообщение, и то с опозданием. И нет никакого комитета — по крайней мере, пока — только смутное ощущение, что я могу что-то изменить. Мы можем что-то изменить.

— Комитета не существует?

— Куда нам! Мы слишком невежественные и тупые.

Элис говорит искренне. Она действительно бесится от того, что не может действовать эффективно.

— Ну извини, — отвечаю я, все еще избегая ее взгляда.

Мне по-прежнему хочется, чтобы Элис ушла и оставила меня наедине с моим креслом, темнотой и бесконечной вереницей паромов и грузовых кораблей за окном. Это за них мы сражаемся на Марсе.

— Я тоже хочу, чтобы здесь был Джо, — мягко говорит Элис, — или другой космодесантник, который поймет, через что ты прошел. Потому что для меня это непосильная задача, я знаю. И я ни за что на свете не согласилась бы очутиться в твоей шкуре.

Вполне честно. Я постепенно успокаиваюсь. Змеиный клубок не исчез, но немного притих.

Что касается другого…

Мои новые воспоминания одновременно и самые старые. Мне это нравится. Может, эти грандиозные, охватывающие все больше событий воспоминания принесут покой моей изломанной душе.

Элис не отрывает от меня глаз. Я ловлю себя на том, что это даже приятно. Мне нравится сидеть в кресле посреди роскошной серо-голубой квартиры, купленной на заработанные войной деньги, нравится, что взгляд этой красивой сексуальной женщины впивается в меня и держит под прицелом. У Элис есть внутренний стержень, и она вовсе не такая высокомерная, как кажется на первый взгляд.