Мы постояли: Берни размышлял, а я принюхивался к медленно исчезающим запахам выхлопа и бананов. Хорошо было чувствовать над собой звезды, воздух был свеж, ночь великолепна.
— Не возражаешь, если мы поднимемся наверх и взглянем, что оттуда видно? — спросил Берни.
Я одобрил, и мы двинулись вдоль склонов холмов, пока не набрели на поднимавшийся к вершине овражек и направились по нему вверх. Свет фонаря выхватывал из темноты маленькие кактусы, множество камней, осветил тележное колесо. Воды на виду не было, но я чувствовал ее буквально под ногами. Берни покосился на тележное колесо.
— Где-то здесь поблизости были шахты, — пробормотал напарник. Он интересуется заброшенными шахтами в пустыне, и в прошлом у нас из-за этого возникли проблемы.
Мы поднялись выше. Овражек становился уже, петлял и наконец исчез в складках холма. После чего подъем стал еще труднее, во всяком случае, для Берни. Он ворчал, задыхался, луч фонаря метался из стороны в сторону. Возникли небольшие оползни, но я держался на ногах крепко. И вскоре оказался у большого кактуса, самого высокого, какой я только встречал, и ощутил себя на вершине, так близко к звездам! Какая же у нас интересная жизнь, у меня и Берни. А вдали раскинулась еще одна широкая равнина с городом, хотя и не так ярко освещенным. Нам туда? Я был готов.
Берни меня догнал и, с трудом переводя дух, остановился.
— Подожди, давай придем в себя, старина, — сказал он. Лучше бы говорил только о себе. Он выключил свет и окинул взглядом долину.
— Да, точно Мексика. Должно быть, поселок Эль-Гато. Знаешь, о чем я подумал? — В большинстве случаев мне угадать не удается, но теперь я не сомневался, что он подумал о мексиканке-ветеринаре. И опять не угадал. — Бесследно исчезли два больших предмета: Пинат и грузовик Джокко, — сказал он. — Неужели это совпадение?
Я попытался уяснить его мысль. Что же, получается, Пинат в грузовике Джокко? Нет, она бы туда не влезла. Я принюхался и не уловил запаха слонихи. Но что это? В воздухе едва ощутимый запах лягушки или жабы, только более рыбный. И эта рыбная часть запаха пронзительнее и тоньше, чем у настоящей рыбы. Я, конечно, говорю о свежей рыбе. Тухлая — совсем другое дело. И этот лягушачий-рыбный-жабий запах означал одно — змея! Я ужасно боюсь змей и не стесняюсь в этом признаться.
— Давай немного осмотримся.
Мы все еще ищем грузовик? Разве он мог забраться так высоко? Я понятия не имел. Но раз Берни говорит: надо осмотреться, — будем осматриваться. Я люблю это занятие, и оно составляет большую часть нашей работы.
Мы немного побродили, и Берни, как часто поступает в таких ситуациях, столкнул ногой камень. За ним последовал луч фонаря. Камень отскочил от склона и угодил в скрытую от глаз небольшую промоину. За камнем стали спускаться и мы. Рыбно-жабий запах все еще носился в воздухе, но теперь к нему примешивался другой, который я помнил по занятиям в школе «К-9». У меня на холке встала дыбом шерсть.
— В чем дело, Чет?
Я подбежал к промоине и заглянул внутрь. Кругом была одна темнота, но я знал, что это там. Подошел Берни и направил луч фонаря вниз. На дне, откинув в сторону руку, лежал вниз лицом мужчина. Тело, как иногда случается, не было ни скрючено, ни искалечено — казалось, человек просто спит. Но это, разумеется, было не так.
— Дьявол, — пробормотал Берни.
Мы спустились на дно рассмотреть все подробно. Мужчина был в просторной, темной пижаме и тапочках. Берни осветил его лицо — оно показалось мне знакомым: это лицо улыбалось мне с экрана телевизора, когда мы смотрели ролик с Пинат. И еще оно улыбалось с фотографии на нашем холодильнике. Теперь человек лежал стиснув губы, но глаз, тот, что смотрел на меня, был открыт. И по нему полз муравей.
— Ури Делит, — определил напарник.
Он опустился на колени и повел лучом фонаря, дюйм за дюймом изучая тело, но ничего не касаясь.
— Никаких видимых причин смерти: ни крови, ни пулевого отверстия, — и на первый взгляд ничего не сломано. Не понимаю… — Круг света задержался на руке Делита. — Хотя кисть как будто распухла. А это что такое? — Берни нагнулся ниже. Я понял, что он рассматривал: две дырочки на тыльной стороне ладони, чуть припухшие и покрасневшие по краям.
Мы так сосредоточились на этих дырочках, что я чуть не пропустил волнообразное движение внутри пижамы. В следующую секунду из-под шелковистого материала выскользнула змея — не длинная, но толстая, с большой головой и злыми глазами. Змея пришла в ярость — все произошло молниеносно, — ее пасть раскрылась, обнажив большие зубы, и она бросилась на Берни.
Напарник испуганно вскрикнул — таких звуков я от него ни разу не слышал — и в последнее мгновение отскочил назад. Я бросился на змеиный хвост, как можно дальше от ее зубов, придавил лапами и сомкнул на кончике челюсти, но передний конец, извиваясь, развернулся назад. Змея поднялась и, разинув пасть, уставилась на меня, но в это время Берни треснул ее фонарем по голове — приложил так приложил. Змея, дергаясь, упала на землю. Напарник наступил ей на голову и принялся топтать, он топтал до тех пор, пока гадина не замерла. Лицо Берни показалось мне диким.
14
— Похоже на гремучую змею, — сказал человек в какой-то незнакомой мне форме. Солнце приобрело молочный оттенок — вот уж чего не пью, так это молоко, — и вокруг нас собрались другие люди в форме: полицейские, патрульные, пограничники. — Да, похоже на гремучую змею.
— Я не специалист, — произнес Берни. — Но разве у гремучей змеи не должно быть на спине ярко выраженного ромбовидного рисунка?
— Не знаю, насколько ярко выраженный, но вот, посмотрите сюда. Что-то вроде ромбиков.
— Да, похоже.
— Или рогатая гремучая змея, Хотя какая разница? Бедняга! Надо же встретить такую смерть!
К этому времени тело Ури Делита уже унесли. Щелкали затворы фотоаппаратов, Берни задавали вопросы. Я устал и не очень прислушивался. Понимал одно: чем больше напарника спрашивали, тем меньше он говорил. Я заметил у него темные подглазины — Берни тоже устал. Изогнутая лучинка солнца поднялась над вершиной холма, и лицо напарника окрасилось в теплые тона, но в сочетании с его усталостью это меня даже напугало. Затем небо поголубело, и все пришло в норму. Я лег, привалившись спиной к скале, еще сохранившей прохладу ночи; надо мной возвышался огромный кактус. Рядом завели новый разговор — может, насчет того, что делать со змеей. Разговор все еще продолжался, когда мы, я и Берни, уехали.
Ощущать движение автомобиля было очень приятно. Я свернулся на переднем сиденье. Напарник долго молчал, затем сказал:
— Ну что еще мы могли сделать?
С чем? Я не очень понял, и никакие мысли в голову не шли. Берни положил руку мне на спину. Разве мы что-то сделали не так? Убили эту мерзкую змею и сами остались неискусанными. Мои глаза закрылись, но в ту же секунду я представил две крохотные ранки на распухшей руке Делита. Открыл глаза, увидел щеку напарника и снова закрыл. На этот раз мне не привиделось ничего плохого, только масса бегущих облаков.