Кобо Абэ. Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег - читать онлайн книгу. Автор: Кобо Абэ cтр.№ 109

— Если хочешь, я возьму в музее одеяло из мамы.

— Нет, я боюсь.

— Ну-ка пощупай эти мускулы. В студенческие годы я занимался боксом, был даже чемпионом.

Тыльная сторона ее руки совершенно сухая, а ладонь — горячая и влажная. Видимо, девочка напряжена. Пальцами — она ими только что гладила меня по щеке — девочка вдруг стала чесать свою голову.

— Здесь, наверно, блохи.

— Я сейчас же вернусь…

Одной рукой касаясь стены, а другой, как слепец, ощупывая темноту, я, в одних трусах, пустился бежать.

* * *

Я говорю об этом не потому, что не желаю признать себя побежденным, — просто мои действия, которые я никак не планировал заранее, в конце концов оказались успешными. И, не соверши я дурацкую ошибку, проспав почти двенадцать часов, все было бы по-другому.

Подземный коридор был старым переходом, соединявшим бывшее здание клиники, от которого теперь остался лишь фундамент, густо заросший травой, и корпус отделения хрящевой хирургии. Первый этаж отделения хрящевой хирургии (прежде — общей хирургии) находился на одном уровне с третьим этажом бывшего здания клиники, значит, переходом пользовались непрерывно.

Как я выяснил позже, мы тогда дошли почти до конца подземного перехода. Пройди мы вперед еще немного, меньше десяти метров, и перед нами открылась бы возможность выбрать, куда идти дальше — налево и вверх по лестнице или по коридору направо. Кресла-каталки у нас тогда еще не было, и самым естественным было бы направиться к лестнице, откуда пробивался слабый свет. От верхней площадки лестницы ход поворачивал направо и упирался в полусгнившую деревянную дверь. Глянув в замочную скважину, я увидел бы густую летнюю траву и голубое небо, что, казалось, гарантировало безопасность. Но не успел бы я выломать дверь и сделать шаг наружу, как над самым моим ухом раздался бы смех. И вот я заперт в железобетонной коробке и преследователь, смеясь, смотрит на меня сверху. Там стоял полуразрушенный столб, на котором когда-то были часы старого здания, — прекрасный наблюдательный пункт для моих преследователей.

С момента побега прошло уже двенадцать часов, и преследователи начали терять бдительность. Больничный корпус — они явно осмотрели его от подвала до чердака — был самым безопасным местом. Я взял там кресло-каталку — шведское, новейшего образца, три карманных фонаря — большой, средний и маленький, да еще высокочувствительный ультракоротковолновый приемник и термос на три литра — в общем, добыл все необходимое.

Больше всего девочке понравилось кресло-каталка. Огромные хромированные колеса прекрасны, пружинное сиденье, обитое черной тисненой кожей, — нарядно. Хорош был тормоз, слушавшийся даже легкого прикосновения пальцев, удобны и рычаги, позволявшие без труда поворачивать кресло вправо и влево. И самое главное — ручка, с ее помощью можно было менять положение спинки на сто тридцать градусов.

Из-за кресла мы не могли теперь подняться по лестнице и волей-неволей углубились в лабиринт, ведущий в разрушенное здание.

* * *

Употребленное мною слово «лабиринт» — не метафора и не гипербола. Здания окружали внутренний дворик и соединялись по три короткими коридорами; вместе они образовывали прямоугольник вокруг еще большего внутреннего двора; таких участков было три, и каждый из них представлял собой правильный треугольник; в общем, эти здания — сложнейшее сооружение, состоящее из трех поставленных друг на друга пчелиных сотов. К тому же здание, построенное частично из толстого монолитного бетона, частично из кирпича, как это было принято в прошлом, местами сохранилось прекрасно, но кое-где разрушено до основания и засыпано землей. Даже знай я заранее его планировку, мне все равно бы не объяснить, как пройти в ту или иную часть. И вовсе не уверен, что, отправься я снова по подземному ходу, пришел бы опять на старое место.

В тот день я обеспечил себе кратчайший путь наверх — по канализационной трубе через дыру от унитаза в уборной, а позже, когда выдавалась свободная минута, обследовал понемногу подземные коридоры в поисках других выходов. Но почти всегда коридор приводил меня в тупик, и редко удавалось найти ход, связывающий с внешним миром. Если отвлечься от неприятного запаха — так пахнут, по-моему, изъеденные молью звериные чучела, — это, конечно, идеальное убежище. Здесь даже блох почему-то не было.

Лишь два случая доставили мне серьезное беспокойство. Один произошел вчера утром: когда я покинул убежище, чтобы встретиться с жеребцом в бывшем тире, девочка слышала разговор за стеной. Кто-то громко окликнул человека, находившегося, видимо, далеко от него, тот коротко ответил, и неизвестный, стоявший у стены, насмешливо хмыкнув, удалился. Но этому трудно поверить. Ведь ни одна из стен нашей комнаты не выходит наружу. Я тщательнейшим образом все обследовал и могу сказать с полной уверенностью: за исключением внутренней стены с входной дверью, три остальные завалены снаружи землей. Разве что там есть кротовые ходы. Девочка решительно заявила: нет, голоса слышались не из-за двери. Но можно ли ей верить? В коридоре, куда выходит дверь, я в три ряда протянул проволоку — вместо сигнализации. Значит, это сон, или слуховая галлюцинация, или шум ветра в вентиляционной трубе — других объяснений не придумаешь.

Другой случай произошел чуть раньше. Я тогда возвращался самой дальней дорогой и проходил мимо развалин хлева рядом с музеем. Почти у самого убежища я наткнулся на брошенный окурок. Старательно притушенный, до фильтра оставалось еще сантиметра два. Он не дымился, прикоснувшись к нему, я убедился, что он уже совсем холодный. Окурок — и это особенно не понравилось мне — не успел пропитаться влагой, не пересох — нет, он был слишком свежим. Случалось, находили мумии, казавшиеся живыми, обнаружить недокуренную сигарету куда проще, чем мумию, — разумеется, это не повод для паники. Да и марка сигарет та же, которую курю я, — «Севен старс»; это меня успокоило. Хорошо, когда тревожащие тебя улики оказываются следами твоих собственных действий, они ничем уже не грозят, напротив, вселяют покой. Кстати, когда начали продаваться «Севен старс»?

* * *

Наверху что-то медленно, с равными промежутками грохочет.

Пять часов две минуты.

Я вынимаю из вентиляционной трубы заткнутый в нее пенопласт. Громыхает огромный барабан. Видимо, такова традиция. Эхо, отражаясь в подземном лабиринте, напоминает рев прибоя. Может быть, как раз сейчас жеребец, встреченный жидкими аплодисментами, неестественно выпрямившись, перерезает ленточку.

По кругу вечернего неба в вентиляционном отверстии плывет туча, напоминающая подгоревшую лепешку. Толстая и набухшая, она вот-вот лопнет и прольется дождем.

Наконец подошло, мне кажется, время расстаться с убежищем. Тетрадь, чтоб не намокла, я положу в полиэтиленовый пакет и крепко залеплю клейкой лентой. Спрятать все, что я хочу, можно вон в той трещине в стене, похожей на картуз бейсболиста. Длинный козырек с одной стороны оборван, и там зияет дыра вроде кармана. (Чем не сейф для денег, проездного билета и ультракоротковолнового передатчика, снятого с ножки стула в восьмой палате?)