Андрей бросился к камню, но я схватил его за рукав:
– Куда?! Он просто спрашивает…
А сам поспешил туда, где, заглушая одна другую, галдели женщины:
– Сирота она. Нет отца…
– Отец умер…
Гадо бесстрастно обводил их взглядом. Я раздвинул женщин и встал с ним рядом:
– Ас салом…
Он, не повернув головы, прервал:
– Ты кто?
– Дядя этой девушки, брат её покойного отца.
Гадо перевёл на меня невыразительный взор:
– Ладно, сойдёшь и ты. Значит, слушай, дядя: Зухуршо пожелал взять… Как её имя? А, неважно… Пожелал в жены. Как это у вас, по обычаю, говорят? «Я пришёл, чтобы ты взял нас в родственники…» Или вроде того…
– Вах! – восторженно ахнули женщины.
– Счастлива ты, девочка, да буду я жертвой за тебя…
– Командир-красавчик, меня замуж не позовёшь? – крикнула вдова Шашамо, разбитная бабёнка.
Глупые бабы! Они словно забыли, что это неприлично свататься при народе. Наедине должны сваты беседовать с родителями, чтоб при отказе не потерять лица. Гадо отказа не опасался. И в моем согласии не нуждался. На словах соблюдая обычай, силком забирал девушку. Будто на колхозной ферме, да простится мне грубое сравнение. Когда корову ведут на случку к быку, зоотехнику в голову не приходит расспрашивать, хочет она или не хочет…
Зарина с высоты камня смотрела на меня в упор. Взгляд говорил: «Ну что, дядюшка, опять струсишь?»
Я опустил глаза и сказал:
– Большая честь для нас… Мы очень сожалеем…
– Что ты бормочешь?! – холодно осведомился Гадо. – О чем сожалеете?
– Она просватана. Обещана одной почтенной семье. Мы бы и рады отменить сговор, но невозможно…
В это время из-за женского круга вдруг вынырнул Шокир, словно таракан в кувшине с шербетом всплыл:
– Что-то не слышали мы о каком-нибудь сговоре. А, Джоруб? Поделись с нами – кто жених?
Будь он проклят, Горох! Я растерялся. Скажу, не таясь, испугался. Однако Гадо неожиданно для меня отрезал:
– Если этот человек, брат покойного отца, говорит, что обещана, значит, так и есть. Кому, как не ему, знать.
Он повернулся ко мне:
– А ты, брат покойного, коли столь крепок в слове, обещай, что пригласишь на свадьбу.
Я забормотал приглашения, но Гадо хлопнул меня по плечу и пошёл, словно в пустоте, сквозь расступавшийся народ. По пути аккуратно, как и прежде, перешагнул через труп… Лишь тогда я осознал, как тихо вокруг. Люди молчали и смотрели на меня. А я не мог опомниться, поражённый, что все разрешилось столь быстро и просто.
Шокир громко сказал:
– Подносят девоне-дурачку сахарную халву, а он просит: «Дайте редьку».
Глупой этой насмешкой он словно какой-то сигнал подал – мужчины, оттеснивши женщин, разразились упрёками:
– Что случилось, Джоруб?! Умный человек, а и впрямь как девона…
– О себе не печёшься, почему об обществе не подумал?
– Сто лет такой удачи ждали, а ты её по ветру развеял.
– На весь кишлак беду навлёк…
Один Шер меня поддержал:
– Молодец, Джоруб. Смелый человек.
– Молчи! – прикрикнули на него. – Что ты, неженатый, бездетный, понимать можешь?
– Зато Джоруб – многодетный отец, – съязвил Шокир.
Не часто я слышу от односельчан попрёки моей бездетностью, но в эту минуту издёвка Гороха почти меня не задела, я был горд и доволен. Сделал, что мог, а будет, как решит Аллах…
Слух «Джоруб отказал Зухуршо» в один миг охватил толпу, как огонь заросли сухой травы. Когда я вернулся к своим, старый Бехбуд, отец Бахшанды, сердито зашипел:
– Почему прежде старших выскочил? Почему самолично решил? Почему меня не спросил? Зачем отказал?..
Отец молчал сочувственно и только кивнул: правильно поступил. Но меня одолевали сомнения. Сердце говорило, что Зухуршо не отступится. Я лишь отсрочил неизбежное. Разумно ли противиться тому, чего не можешь изменить? О чем они – Зухуршо и Гадо – теперь совещаются?
Поздним вечером этого дня, раис пересказал нам их разговор.
«Вижу, – повествовал он важно, – этот мужик, младший брат товарища Хушкадамова, назад идёт. Я удивился. Как он так быстро договорился? Я товарищу Хушкадмову говорю:
«Вот это сватовство! – говорю. – Два слова, и дело сделано. Такой уж в нашем кишлаке коллектив. Необычайно вас в Талхаке уважают».
Товарищ Хушкадамов ничего не ответил, но я понял, что мои слова ему понравились. Потом этот мужик, младший брат товарища Хушкадамова, к нам подошёл и сказал:
«Ничего не получится, брат. Эту девушку, оказывается, просватали. Скоро свадьба».
Товарищ Хушкадамов очень рассердился.
«Я тебя зачем посылал?! – закричал. – Деревенские новости собирать? Почему девчонку ко мне не привёл?»
«Брат, – ответил этот мужик, Гадо, младший брат товарища Хушкадамова, – я не хотел народ обижать».
«При чем здесь народ?! Ты меня оскорбил! Меня опозорил!» – закричал товарищ Хушкадамов.
А этот мужик, его младший брат, будто совсем глупый.
«Извините, брат… Ваша справедливость всему Санговару известна. Думал, если я стану силой действовать, то и на ваш авторитет тень упадёт…»
Товарищ Хушкадамов ещё пуще разгневался:
«Тебе самое простое дело поручить нельзя. Ты…»
Но другой мужик, Даврон, командир, сказал:
«Кончай разборки, Зухур. Пора митинг начинать. Время уходит».
Удивительно мне: как это он товарища Хушкадамова безо всякого почтения перебил. Но товарищ Хушкадамов к нему даже не обернулся. Однако гнев унял. Меня спросил: «Что думаете, раис? Что посоветуете?»
Я, конечно, всегда об одном думаю – об общественной пользе. Думаю: если товарищ Хушкадамов именно из нашего кишлака девушку возьмёт, большая выгода всем выйдет. Говорю:
«Товарищ Хушкадамов, вы сами из местных, наши традиции знаете… Но сейчас новое время, новая власть. Сегодня старые пережитки никому не нужны. Если вы главу семейства к себе призовёте и с ним это дело решите, очень правильно будет».
Товарищу Хушкадамову мои речи понравились.
«Дельный совет», – сказал. Этому мужику, пятнистому палвону-силачу, приказал: «Приведи».
Этот мужик, палвон-силач, отправился приказ исполнять. Но товарищ Хушкадамов все ещё сердился, оказалось.
«Эй, Занбур, – приказал, – девчонку тоже сюда тащи».
Раис, разумеется, прихвастнул и своё участие в разговорах начальства сильно преувеличил, но суть передал верно. Сбывалось именно то, чего я опасался: отказ разгневал Зухуршо, и даже необъяснимое заступничество Гадо нам не помогло.