Заххок - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Медведев cтр.№ 50

Ёдгор вечером рассказал, что мальчишка наелся, напился, насладился почтением старейшин и лишь после сообщил, с чем прибыл. Завтра нас посетит Зухуршо. Весь народ должен собраться и ждать. Ничего больше Теша не знал…

Слушал я о том, как он важничал, и было жалко глупого мальчишку и тревожно. Неуважение к старшим – это симптом, и говорит он, что ослаб костяк, на котором держится общество. Испокон веков мы выживали единственно потому, что твердо держались дедовских заветов. Старшие учили младших тому, что сами получили от дедов. Но те, кто не уважают старших, глухи к их поучениям и тем рвут свою связь с прежними поколениями. Они теряют стыд, ибо теряют страх и перестают боятся осуждения старших. Вместе со стыдом они теряют совесть, а лишившись совести, забывают об ответственности перед людьми и не заботятся ни о чем, кроме своего благополучия. Что тогда будет?! Люди перестанут помогать друг другу. Богатые и сильные перестанут поддерживать бедных и слабых, а те – питать к ним благодарность. Станут думать исключительно о том, как завладеть их достоянием. Рухнет весь стройный порядок, благодаря которому мы выживаем в суровых горах. И это всего лишь начало…

Страшно представить, как будет развиваться болезнь. Теша пробыл в отряде Зухуршо совсем недолго, но успел заразиться. Там же служат и талхакские мальчики. Какими они вернулся в кишлак? Надеюсь только на то, что у общины хватит иммунитета, чтобы справиться с инфекцией…

Как бы то ни было, проводили Тешу с почестями и принялись гадать, зачем едет к нам Зухуршо.

Простодушный Зирак ляпнул:

– Муку раздавать.

Шокир сказал загадочно:

– Шмон наводить.

Смысла мы не поняли, однако расспрашивать Гороха не решились, никому не хотелось выказать незнание. Лишь Зирак, простая душа, не утерпел:

– Это что же такое?

Шокир ухмыльнулся:

– Шмон это когда тебе в задний проход палец суют – ищут, не прячешь ли чего. А чтоб руки не мыть, палец тебе же облизать дают.

Поморщились мы, но Шокиру выговора за непристойное слово не сделали, лишь переглянулись – что, мол, с него, Гороха, взять? Не зря сказано: «Из дурного рта – дурной запах». Но по правде говоря, я давно заметил, что даже умные и уважаемые люди слушают Шокира внимательно и на ус мотают. Словно он, Горох, знает что-то такое, что им неведомо…

Как ни удивительно, верно угадал не он, а Зирак. Муку и сахар привёз нам Зухуршо, однако продукты оказались осквернены кровью несчастных Салима и Зухро.

Мрачные и угрюмые, собрались мы на площади. Не радовали нас мешки с мукой, выставленные напоказ на грузовиках. Каждый думал о том, какую ещё страшную цену потребует Зухуршо за свою «гуманитарную помощь».

Говорят: «Тонешь – на Бога уповай, а за куст держись». Крестьянин постоянно держится за куст смертельной хваткой – боится голодной смерти и всегда рассчитывает лишь на себя. Может, я, конечно, ошибаюсь, но в предыдущие десятилетия мы словно бы чуть-чуть разжали пальцы. Поверили: утонуть нам не дадут, спасут. Советская власть изнежила людей, начали осторожно надеяться на её поддержку. Теперь, когда той власти не стало, мы вцепились в ветки ожесточённей прежнего. Вновь остались наедине со скудной землёй и суровым климатом, и государство уже не придёт на выручку. Никто не поможет. Во всяком случае, не Зухуршо, что бы он нам ни сулил.

Никто ему не верил. Да и как поверить человеку, таскающему на себе огромного удава…

– Змея, – тихо проговорил мой зять Сангин, стоявший рядом. – Он что, клоун? Зачем людей смешит?

Старый Бехбуд, отец Бахшанды, негромко отозвался:

– Чем уродливей обезьяна, тем игры затейливей, – но в голосе прозвучало больше страха, чем насмешки.

Тем временем Зухуршо поставил убийцу Салима и его жены на колени и достал пистолет.

– В грудь целит! – воскликнул Шер, смело, не таясь. – При чем тут Божий суд?! У мужика бронежилет. Кого обмануть хотят?! Я служил, я знаю…

Зухуршо отошёл на несколько шагов и поднял пистолет. Все замерли. Наши люди обожают зрелища как дети. Они словно на миг забыли о гибели односельчан и о тех несчастьях, что сулил приезд Зухуршо. Представление увлекло их до самозабвения. Народ гудел, тихо переговариваясь:

– Навыка стрельбы не имеет…

– Оружие нетвёрдо держит.

– Лучше бы свою змею на него пустил.

Вдруг, как по приказу, все замолчали, ожидая… Выстрел грянул в тишине. И тут же я услышал, как негромко и глухо ударилось о каменистую землю тело убийцы. Словно кто-то приподнял тяжёлый мешок и уронил, не осилив.

– О-ха! – воскликнули мужики разом. Не от удивления или неожиданности, а как бы подтверждая состоявшуюся казнь. Женщины, стоящие позади, вскрикнули и забормотали:

– Товба, товба…

Так говорят, отводя порчу или преодолевая страх. Мужчины молчали. Не обрадовала нас казнь, поскольку творилось что-то нам не понятное. Только Зирак, простая душа, воскликнул:

– Справедливость! Кровь кровью смывается.

Мы с тревогой ожидали, что будет. Солнце уже пересекло небо над ущельем и опускалось к вершинам хребта Хазрати-Хусейн, отвесная стена которого высилась перед нами. Уже легла у подножия склона узкая тень, перекрыла крышу мечети и медленно поползла к нам.

Народ затих, и внезапно я услышал, как сзади, внизу под обывом, ревёт и грохочет вода Оби-Талх. Я с ранних лет привык к вечному шуму реки и перестал различать его среди прочих звуков. Сейчас поток гремел оглушительно, словно камнедробилка. Рокот, прежде родной, был страшен, звучал как грозное пророчество и словно вещал: ждите беды.

Беда не заставила ждать. Гадо, брат Зухуршо, отбрасывая влево длинную косую тень, двинулся к нам. Тень пересекала площадь и вонзалась в толпу, словно стрелка солнечных часов, возвещающая приближение страшного времени. По пути Гадо перешагнул через труп убийцы, ступив ногой в лужу крови, и за ним потянулся кровавый след, блекнущий с каждым шагом. Гадо словно шёл в одиночестве по пустынной дороге – люди расступались, теснились, а он хмуро шествовал по живому коридору, направляясь к камню, на котором сбились в кучку девушки. Оттуда, с возвышения, как с театрального балкона, глупые девчонки с восторженным любопытством следили за статным красавцем, перешёптывались и пересмеивались. Когда он приблизился, девушки притихли и уставились на него сверху.

– Эй, ты! – закричал Гадо, указывая на какую-то из них пальцем. – Кто твой отец?

Сердце моё сжалось от тревоги. Не к Зарине ли он обращается? Кто, как не она, выделяется в девичьей стайке! Бахшанда велела повязать платок, но Зарина наперекор мачехе даже от тюбетейки отказалась, её золотистая головка светилась в пёстрой девичьей толпе. Стоя на краю каменной глыбы, она дерзко и смело глядела на Гадо с высоты. Затем отвернулась и устремила взгляд на противоположную сторону реки, на вершину Хазрати-Хасан.

– Эй, ты, беленькая! Тебя спрашиваю…